Детство в старом, деревянном Магадане... (продолжение)

Магадану 75 лет. Страницам его становления посвящены многие публикации... Обратимся к истории города глазами детей и подростков конца сороковых и начала пятидесятых годов прошлого века. Своими воспоминаниями делится с читателями коренной магаданец, редактор отдела «ВМ» Олег Михайлов

***
Напротив Магаданского областного музыкально-драматического театра раньше находилась четырехэтажная школа № 1. К празднику Октября над главным ее входом вывешивался портрет Сталина, где он был изображен в шинели во весь рост. Портрет большой в два этажа. На пятиэтажном доме по проспекту Ленина, где сейчас магаданцам городские часы с оленем показывают время, тогда в праздники устанавливали интересное устройство. С определенной периодичностью на нем возникало сначала изображение Ленина, оно сменялось портретом Карла Маркса, затем Энгельса, потом опять Ленина, и так повторялось до тех пор, пока праздничные транспаранты в городе не снимались.

***

По Школьной улице рядом с дорогой делали тротуары. Отделялись они от дороги газонами с деревьями и травой. Газоны находились за низкими деревянными оградками. Сами тротуары настилались из сбитых досок по секциям. Секция примерно два метра или чуть больше в длину, и в ширину более метра, а то клали две секции рядом и получался широкий дощатый тротуар. Теперь в распутицу не надо было ногами месить грязь. Секции клали прямо на землю.

Такой тротуар шел по ул. Сталина (ныне Карла Маркса), по проспекту Ленина и по другим улицам города. Тут было только одно неудобство – после дождя кое-где под тротуаром образовывались лужи. При шаге в иных местах доска резко прогибалась, ударяла по луже, что под ней, и из щели бил фонтан прямо на брюки. Горожане уже знали, где ступать надо осторожно и на какую доску. Маршруты-то были одни и те же – дом, работа, детсад, поликлиника, магазин.

СНЕЖНАЯ КРЕПОСТЬ

В то время ребята в своих дворах зимой из снега лепили крепости. Обычно это высокая куча плотного снега шатерообразной формы, высотой выше среднего человеческого роста, широкая в диаметре, с туннелями внутри, в которые на четвереньках мог пролезть только мальчишка. Сверху крепость поливали водой и она покрывалась льдом, становилась прочной и могла простоять до весны. Внутри крепости делалось небольшое свободное пространство, что-то вроде снежной каморки, в которой могло находиться трое или четверо пацанов. В каморке было темно и тогда мы зажигали свечку и были все очень довольны. Но долго внутри находиться никому не хотелось, и мы вылазили наружу. В крепости было три или четыре выхода. Зимой темнеет рано. Над головой небо в звездах, от фонарей идет неяркий свет, и свежий снег искрится, зажигаются окна домов, и сумрак мешается со светом.
Налазившись и набегавшись, дышишь жарко, на рукавицы налипают кусочки снега, забирается он и в валенки. Тут же рядом дворовые собачата, лезут своим мордочками в лицо, в глазах их радость, они тоже причастны к нашим играм.

Делали во дворе мы и горку. Тут помогал нам взрослый человек, отец четверых детей дядя Миша Абельмас – носил из дома ведрами воду. На горке до самой весны катались и мы, и совсем маленькие.

СОСЕДИ

Соседи по подъезду и квартире – одни уезжали, селились новые. Память хранит многих из них.

Запомнился наш сосед по квартире дирижер оркестра Корнеев. При клубе ВСО, деревянное двухэтажное здание, что находилось по улице Парковой, чуть выше политехникума в глубине квартала, был свой духовой оркестр. Корнеев им руководил. Это был подтянутый мужчина пятидесяти лет с быстрым, внимательным, порой въедливым взглядом. Он проживал в комнатке в двенадцать квадратных метров вместе с домработницей, старенькой, сухощавой женщиной, ходившей в длинном ситцевом платье, переднике и белой косыночке, что прекрывала ее седеющие волосы, в теплых носках и тапочках.
Однажды, когда мы со старушкой остались вдвоем в квартире, она на кухню вынесла средних размеров шкатулку, открыла ее и тихо говорит мне: «Посмотри, какие красивые камешки». Голос у нее мягкий, шуршащий.

В шкатулке в специальных ячейках в бархатной материи синего цвета лежали в два ряда отполированные камешки, шесть или восемь, размером примерно четыре-пять сантиметров. Ни потрогать, ни полюбоваться камешками я не успел. Старушка вдруг захлопнула крышку шкатулки, взволнованно прошептала: «Он идет по лестнице», – и молнией исчезла в своей комнате.

Действительно, через несколько секунд щелкнул замок, и в квартиру вошел Корнеев. Поразили меня не камни, а поведение старушки, ее испуг от того, что ее застанут с чужой вещью. Это все равно, что без разрешения коллекционера марок стали бы рассматривать его марки.
С другой стороны, – красота камней на старушку произвела такое впечатление, что она не могла не поделиться своим восхищением, видела, ощущала эту красоту. И третье – испуг, боязнь хозяина этой красоты. Неужели он так строг? Все это вместе как бы не сочеталось, и в то же время это реальность.
Вскоре после смерти Сталина Корнеев на неопределенный период улетел в Москву. Вернулся оттуда через три месяца. На нем великолепное желто-песочного цвета кожаное пальто реглан, с коротким белым овчинным подкладом, высоким коричневым воротником.

В то время раздобыть хорошую одежду, так, чтобы и красиво, и практично – задачей было не из легких. Женщины в квартире по прилету Корнеева задержали как-то его в коридоре с просьбой дать им лучше рассмотреть эту шубу-пальто американского производства. Рассматривали прямо на Корнееве, проверяли качество, щупали швы, петли. Дирижер какое-то время стоял, расстегнув шубу, улыбался.

А через короткое время Корнеев совсем улетел в Москву. После его отъезда на антресолях остались кипы нот печатных и написанных им от руки, большого формата фотографии музыкантов его оркестра и книги дореволюционного издания в красивых толстых переплетах.
По всесоюзному радио потом звучало: «Симфонический оркестр под управлением Корнеева исполняет…» Наш ли это сосед или однофамилец управлял оркестром – кто его знает… Думается что он, сосед. Судьба домработницы неизвестна.

О. МИХАЙЛОВ