АСФАЛЬТ ТРОТУАРОВИЧ, ПОЛТОРА ИВАНА И ДРУГИЕ
Это явление можно назвать наследием лагерной Колымы, ведь многих, если не всех, кто попадал, как говорили, за забор, ждала участь получить кличку. Пожалуй, самая распространенная из них - Полтора Ивана. Давали ее всем, кто имел высокий рост и крепкое телосложение. Полтора Иваном мог стать и вор, и политический, и бытовик - любой заключенный, которому цеплялось это прозвище. Полтора Иванами называли и надзирателей или, к примеру, здоровенных амбалов-санитаров в лагерных больницах.
По воспоминаниям репрессированного Матвея Максимовича, отбывавшего свой срок на Колыме и в Якутии, в лагерях не многих звали по имени или одним отчеством, в основном только самых уважаемых. У остальных зеков были кликухи. Матвей Максимович так описал клички своего лагеря: «Были у нас и Майоры, и Полковники, и Доктора, были Профессор, Учитель. Думаю, пришло это к нам от блатных, которые, не без умысла, давным-давно забыли свои настоящие имена. Клички у них были не по профессиям, а скорее, по внешним признакам. Например, Карзубый - зубы не в порядке, Бешеный - лучше не подходи, нервнобольной, Фикса - с золотым зубом во рту, Чума - заразный, Чернуха - врун. Таких кличек было много».
Интересное перечисление лагерных кличек сталинской эпохи дает Жак Росси - француз, проживший в лагерях ГУЛАГа больше двадцати лет. А конкретнее - презрительных кличек людей, плохо приспособленных к тюремно-лагерной жизни. Как правило, их давали тем, кто не относился к так называемому блатному миру уголовников. Кличку Асфальт Тротуарович чаще всего получал какой-нибудь инженер, Баклажан Помидорович - выходец с Кавказа, Сидор Поликарпович - любой славянин с продуктовым запасом. Интеллигент в лагере рисковал получить прозвище Уксус Помидорович, а Фан Фанычем обзывали какого-нибудь заносчивого зека.
ОТ ФЕНИ, КАК ОТ ДРЕБЕДЕНИ, НЕ СКРЫТЬСЯ, НЕ ОТМЫТЬСЯ
Советская система исправительных трудовых лагерей смешивала людей всех профессий и национальностей, а также нарушителей статей Уголовного кодекса. Артисты и художники, профессора и рабочие, врачи и инженеры, осужденные по политическим статьям, сливались в лагерных бараках с отпетыми убийцами, грабителями, ворами и насильниками. При этом жизнь за колючей проволокой была поделена на своих - вхожих в блатной мир уголовников - и чужих - всех остальных.
Заключенные вынуждены были знакомиться и общаться друг с другом. Первое, что удивляло обычных людей, попавших в лагерь, - речь представителей криминального мира. Разговаривали они между собой на каком-то ломаном русском языке, неизвестном наречии, смешивая с привычными слуху словами еврейские, немецкие, английские, цыганские и татарские. Все это еще разбавлялось матерщиной. А называлось блатным жаргоном, феней, языком воров или музыкой (ударение на второй слог).
По воспоминаниям известного актера и режиссера Вацлава Дворжецкого, прошедшего через сталинские лагеря на Кольском полуострове, блатной жаргон был заразой для всех заключенных. Атмосфера лагеря засасывала каждого, и даже хорошо воспитанным было трудно сохранить себя в повседневном длительном общении с преступниками. Вацлав Янович описал в своей книге, что театр в его лагере вел непрерывный бой за культуру и чистоту языка. Но в самой труппе интеллигентных людей было только 15 актеров, остальные - уголовники. «Не всегда удавалось преодолевать привычки, манеры, сложности речи у наших самодеятельных артистов, - описывал ситуацию в своих воспоминаниях Вацлав Дворжецкий. - Однажды в «Хирургии» Чехова исполнитель роли врача «оговорился», вызвав восторженную реакцию зрителей. Вырывая зуб у Дьячка, он должен был сказать: «Это тебе, брат, не на клиросе читать!». А актер громко и темпераментно воскликнул: «Это тебе, бл.., не на крылосе читать!». Гром аплодисментов! Матросы в массовке «Разлома» яростно матерились! Было очень органично...».
Многие заключенные в лагере, включая интеллигентных людей, забывали русский язык. И уже после освобождения с трудом расставались с блатной феней - профессиональным языком уголовников, которые, как заверяют исследователи, поддерживали его жизнь исключительно для отождествления своих в преступном мире. Но если убрать нецензурную брань, блатной жаргон представляет собой достаточно самобытный и интересный язык. Свидетельство этому - стихотворение писателя Сергея Тхоржевского, написанное им в одном из гулаговских лагерей:
На смерть блатного
Ты врезал дубаря,
ты сквозанул с концами
Туда, где никому не надо ксив, -
В одну хавиру вместе с фраерами,
У Господа прощенье закосив.
И всю дорогу с почерка горя,
Нигде не раскололся ты ни разу.
Мы за тебя всегда держали мазу,
Так что ж ты оборвался втихаря!
Стоим на цирлах без вина косые.
Но как ни жмись и как ни шестери,
На кичу попадешь на сухари,
И негде нам права качать в России.
Как ни темни, а все одно - хана.
О чем тут ботать!
Подзашла малина,
Окончен фарт,
начнем тянуть резину,
Пока придется следом покопать.
А ты кимаришь,
ты теперь в законе.
Разбейте понт!
Идет последнийшмон,
Бочата, сдрючим,
но никто не тронет
На рыжей паутинке чертогон.
А вот еще пример лагерного фольклора - отрывок из переделанной басни Ивана Крылова:
Ворона сыр у фраера (не вора)
помыла (украла)
И села гужеваться (наслаждаться)
на суку.
В тот час в бур (барак усиленного режима)
вели лису.
Лиса из-под конвоя
подорвала (убежала),
К вороне подканала (подбежала)
И ботает (говорит)
такие ей слова:
«Красючка ты у нас,
свободки не видать
(такая клятва),
Кабы ты петь могла,
была бы ты паханша наша…».
РАЗРУШАЯ ВСЕ ЗАКОНЫ ЯЗЫКА
«Эй, парикмахер, задолбали твои парашютисты!» - мог кричать с нижних нар соседу сверху какой-нибудь зек. Здесь парикмахер на блатном жаргоне - голодный колхозник, получивший 10 лет лагерей за то, что обстригал колосья пшеницы на полях. Парашютист - клоп, падающий с верхних нар на человека, лежащего на нижних. Но слова эти получили массовое распространение только в ХХ веке. Учителя и профессора - люди науки, попадавшие в сталинские лагеря, замечали сразу - одна часть происхождения слов блатного жаргона корнями уходит в русскую историю (к примеру, слово бабки - это не что иное, как снопы на полях.Крестьяне в царской России так и мерили свои урожаи - бабками). Другая часть языка уголовного мира состоит из переделанных иностранных слов (к примеру, шарамыжник - от французского «шерами», или шопошник - магазинный вор, от английского «шоп»). При этом блатной жаргон попирал все законы русской речи.
Академик Дмитрий Лихачев крупный советский и российский филолог, в свое время прошел Соловки, строил Беломорканал. Через несколько лет после освобождения из сталинских лагерей он опубликовал статью «Черты первобытного примитивизма воров-ской речи», в которой возмущался: «Воровская речь, с точки зрения семантики, разрушает семантику, с точки зрения синтаксиса, разрушает синтаксис, с точки зрения морфологии, разрушает морфологию, с точки же зрения языка вообще она - явление резко отрицательное». И действительно, блатной язык не поддается каким-либо правилам и законам. Дмитрий Лихачев, похоже, был прав, сравнив его с примитивной, эмоциональной речью.
Вместо слов у преступников словосочетания и целые выражения (когти рвать - убегать, горбатого лепить - обманывать). Кругом вспомогательные глаголы (сделать связку - вместо связать, делать кражу - вместо красть). И нередко одно слово в блатном жаргоне, как иероглиф, имеет множество значений. Может быть, поэтому Дмитрий Лихачев отметил такую особенность воров - они разговаривают друг с другом намеками, понимают друг друга с полуслова.
ИЗОБРЕТАТЕЛИ ЖАРГОНА
Как отмечает лингвист профессор Михаил Грачев, наиболее отчетливо блатной жаргон заметен с конца ХIХ века. А массово стал переходить в общенародный русский язык после революции 1917 года. Кстати, после Гражданской войны в России на слова из воровского лексикона была даже мода, особенно в среде рабочей молодежи. Еще стоить отметить, что своими корнями блатной жаргон уходит аж к XV веку, когда на Русь переселилось большое количество греков и стало заниматься торговлей. Русские люди называли греческих торгашей афинянами (по названию греческого города Афины). Чуть позже офинеями или офенями на Руси стали величать всех бродячих торговцев-коробейников (торгующих галантереей, ширпотребом), иконо- и книготорговцев, всевозможных скупщиков-перекупщиков. Возможно, чтобы скрыть информацию о товаре, условии сделок от посторонних ушей, а может быть, чтобы обмануть покупателя, офени стали использовать тайный язык. Исследователи подмечают, что из неприкаянных бродячих торговцев нередко рождались преступники. Так постепенно язык офеней и стал блатным жаргоном.
Выражение: ботать по фене - это не что иное, как болтать на блатном жаргоне. Из слова болтать просто когда-то убрали букву «л» (убирать буквы, звуки - один из способов маскировать слова). Есть еще один прием, которым достигается неузнаваемость слов в блатной фене, - частичное изменение звуков в слове. Ярким примером этому служит слово из блатного жаргона «хаза» - потайная воровская квартира. А произошло это название от английского «хаус» - дом. Или слово «параша», обозначающее в лагерях слух, молву или новость, родилось, скорее всего, от «пэраш» из древнееврейского языка (обозначает толковать, комментировать). В действительности в лагерях происходило чудо столпотворения языков: парашстритом (на английский манер), или парашенштрассе (на немецкий) называли дорожки в лагерях от бараков до столовых, на которых заключенные могли обмениваться новостями.
Ну а сама Колыма привнесла в лагерный язык название шапке-ушанке зеков - колымка. Колымками также называли самодельные лампы из консервных банок (с фитилями), которыми освещали лагерные бараки. К слову, сам лагерный барак в эпоху ГУЛАГа именовали сталинской дачей (или санаторием, курортом). Зеки повсеместно подшучивали над советской властью. К примеру, могли встретить новичка «на даче» такими словами: «У нас тут коммунизм - ничего вашего не будет!», и отобрать личные вещи.
МОРАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Еще в 1933 году Дмитрий Лихачев писал, что слова воровской речи характерны своей необычайной экспансией и способностью распространяться далеко за пределы воровской среды. Сегодня многие россияне в своей повседневной речи используют слова, даже не подозревая, что они из блатной фени (стрельнуть, тянуть резину, пацан, лады, лафа, кумекать, кореш, житуха, заначка и др.).
Такая своеобразная прописка воровских слов в русском языке произошла благодаря сталинским лагерям. В них миллионы людей жили бок о бок с отпетыми убийцами, насильниками, разбойниками и ворами, волей-неволей перенимая от них блатной жаргон. А потом эти люди после освобождения разъезжались по разным уголкам Советского Союза, неся в народные массы новые слова. В блатном жаргоне как явлении нет ничего страшного. Ужасы начинаются тогда, когда вместе с языком уголовников распространяется их преступное мировосприятие, идеология.
…Вот поэтому так ужасался один из узников гулаговских лагерей Иван Башкирев: «Моральные последствия сталинской эпохи ужасны. Блатной жаргон, блатная психология, блатные нравы, как гнойная вонючая жидкость, просачивалисьв миллионы семей. И вместе с этим было огрубление нравов, шла деморализация и росла преступность».
