Зачем зверобою диплом?.. Владилен Леонтьев – последний русский просветитель

Владилен Вячеславович Леонтьев (1928-1988) – писатель, учёный-историк и этнограф, педагог и переводчик, автор учебников и методических рекомендаций для школ народов Севера, один из авторов (вместе с К. А. Новиковой) «Топонимического словаря Северо-Востока СССР» (1989). Кроме того, он собирал, записывал и подвергал литературной обработке чукотские легенды, некоторые из них использовал в своём художественном творчестве.
Круг его художественных и научных интересов широк и разнообразен, но всегда основной темой его научных и художественных поисков оставалась Чукотка, судьба коренных народов Севера. Он был, по мнению В. Задорина, последним русским просветителем на Севере.

Леонтьев вырос в Уэлене среди чукотских ребят, прекрасно знал чукотский и эскимосский язык (рядом с Уэленом был расположен эскимосский посёлок Наукан), слушал чукотские сказки и предания, видел, как появляются изображения героев национального фольклора на моржовых клыках, слушал песни охотников, выходил в море на байдарах, участвуя в охоте на морзверя.

Окончив в 1952 г. учительский институт на отделении народов Крайнего Севера при ЛГПИ им. А. И. Герцена, он вернулся в Уэленскую школу, в которой когда-то учился, и стал работать учителем, потом завучем и директором. Позднее, в 1963 г., он закончил заочное отделение филологического факультета Хабаровского пединститута.

Взаимоотношения коренных жителей Чукотки со школой складывались непросто. В автобиографической повести «Мальчишка из Увэлена» Леонтьев пишет: «Среди увэленцев были и такие, которые считали, что детям не нужна грамота и в школу ходить не обязательно». Но во Владике (так называли его увэленцы) они видели своего и детей ему доверяли. Тем не менее, проблема оставалась.

Обострилась она, когда произошла история со строительством байдары. Молодой учитель видел, что, обучаясь в школе-интернате, ребята отрываются от семьи, от привычного образа жизни. Дети морских охотников рано начинают трудовую жизнь, уже в 11-12 лет участвуют в морской охоте под присмотром взрослых. Мальчишки в школе скучали, особенно с приходом весны – поры охоты на моржей.

Леонтьев решил занять их строительством байдары. Школьники с энтузиазмом взялись за дело. Учитель направил их энергию в направление, которое им было понятно, знакомо; эти навыки могли им пригодиться в дальнейшей жизни. Поначалу районо идею поддержал, советами и стройматериалами поддержали уэленцы. 2 месяца, с марта по май, трудились ребята под руководством Леонтьева.

Когда же дело оставалось за малым, отказались помогать поселковые власти: школа – не колхоз, байдара школе не нужна. Всполошился и районо, и руководители округа: выход в море – дело опасное, Леонтьева предупредили, что учитель несёт судебную ответственность за жизнь и здоровье детей, а потом решили сделать «ход конём»: пригласили его на партийную работу, в Анадырь, в округ.

Уверенные, что от такого предложения не отказываются, они назначили нового директора Уэленской школы. А он отказался уезжать из Уэлена и несколько месяцев оставался без работы, за что ему собирались объявить выговор по партийной линии за тунеядство. А причиной несогласия с линией РК партии и окроно было не упрямство, не каприз, а идея ранней специализации школьников, приобщения их к общественно-полезному труду под руководством учителя. Тогда, в начале 50-х г.г., эта идея только назревала, ещё не оформилась.

В середине 50-х г.г. Леонтьев стал работать в Магаданском институте усовершенствования учителей инспектором по национальным школам, затем инспектором облоно, консультантом по национальным вопросам при облисполкоме. В Магадане кругозор его стал шире, он увидел проблемы национального образования в национальных школах Чукотки во всей глубине. Оказалось, конфликт его с руководителями народного образования в районе и округе был не случаен и выходит за пределы Уэленской школы.

Леонтьев увидел, что дети чукчей и эскимосов не хотят возвращаться после интерната в тундру или в приморские посёлки к отцовскому ремеслу, утрачивается связь с родителями, забываются старинные обычаи и традиции. Значит, дело не только в консерватизме родителей, настороженном отношении стариков к новому образу жизни, но и в том, что учебные программы составляются специалистами из центра без учёта местных, в том числе и национальных, условий.

Вячеслав Огрызко пишет, что Леонтьев «одним из первых обратил внимание… на перекосы в национальной политике». Молодой учитель считал неправильным нацеливать детей коренных народов Севера на обязательное продолжение учёбы в техникумах и институтах. В справке для руководителей области Леонтьев сообщал, что в национальных школах «в 1957 г. из 101 ученика, окончивших 7 классов, ни один не остался работать в колхозе, все были направлены в другие учебные заведения, а в 1958 г. всех учащихся, окончивших средние школы, даже не хватило для выполнения разнарядок по направлению в другие учебные заведения...» Выпускники-северяне прекрасно знали, что места в Ленинграде, Хабаровске, Магадане, Анадыре для них «забронированы и оплачены государством, как бы они ни учились. В тундру, к традиционным промыслам возвращались единицы, причём, как правило, это были подростки, исключённые за хроническую неуспеваемость…

В глазах населения авторитет школ стал резко падать. Старые пастухи не понимали, зачем их детям стремиться к учёбе, если грамота не принесёт пользы оленеводству» (Огрызко В., там же). Некоторые родители стали увозить детей подальше в тундру. Леонтьев в записке с тревогой пишет, что к началу учебного года в национальные школы Чукотки не явилось 122 учащихся из коренного населения, а в 1957 г. – 117 учащихся.
Заглядывая чуть вперёд, в первую половину 60-х г.г., я, обучаясь в пединституте им. Герцена в Ленинграде, замечал рост иждивенческих настроений среди учащихся коренных народов Севера, и, во-первых, я был далеко не единственный, а во-вторых, это касается многих детей коренных народов европейского советского Севера, и эта проблема, к сожалению, остаётся актуальной.

Леонтьев предлагает готовить учащихся к работе в звероводстве, оленеводстве, в морском и рыбном промысле – словом, в тех отраслях народного хозяйства, которые ждут их после завершения учёбы в школе, знакомы им и связаны с национальными традициями и природно-климатическими условиями. Но готовить молодых людей и девушек надо ещё в школе. Так вызрела идея ранней трудовой специализации.
Он предлагает изменить структуру учебного года в национальных школах: начинать учебный год на Чукотке с 15 октября или с 1 ноября, а заканчивать позднее. Весенние и зимние каникулы объединить и проводить их в апреле, приурочив их к началу охоты на нерп и моржей, ко времени добычи рыбы. «Для национальных восьмилетних школ сельского типа разработать вариации программ по труду, физвоспитанию, в предмет биологии включить изучение анатомии оленя и морского зверя, в предмет ботаники – растительного мира Чукотки, уделяя основное внимание растениям, служащим пищей оленей, а также съедобным травам».

Он предлагает в каждом районе Чукотки, а также в Северо-Эвенском и Ольском районах открыть хотя бы по одной национальной школе, причём в тех посёлках, где есть производственная база, недалеко кочуют оленеводческие бригады. Тогда здесь можно создавать учебные классы и мастерские, в школы набирать по 100-120 детей местной национальности, в классы – по 20-25 человек. По окончании школы местные хозяйства могут пополняться кадрами.

Конечно, это не значит, что детям коренных народов Севера будет закрыт путь в техникумы и вузы. Среди них немало людей способных и талантливых. Но это значит, что ими надо руководить, к обучению в техникумах и вузах надо готовить, причём готовить будущих студентов не по конвейеру, а штучно, индивидуально, систематически, не накануне или сразу после выпуска из школы, а в ходе обучения.

К сожалению, нет ни времени, ни возможности здесь привести закрытую (в те годы) записку Чукотского окроно в ЦК ВЛКСМ о тяжёлом положении чукчей и эскимосов в материальном, бытовом отношении, культурно-просветительской работе, в деле с развитием чукотского языка и литературы в середине 50-х г.г. Леонтьеву это было хорошо известно, т. к. он объездил всю Чукотку. В. Огрызко пишет, что Леонтьев обнаружил тревожное положение с национальными школами в 1967 г. Да нет, гораздо раньше, к середине 50-х г.г.

Но ни одно предложение Леонтьева тогда руководителями области принято не было. Возможно, потому, что учебными программами ведали управления Министерства просвещения РСФСР, а руководство области не хотело или не могло вмешиваться в это.

К тому же началась всесоюзная кампания по укрупнению сёл и посёлков, коснулась она и Чукотки. Многие национальные сёла и посёлки были объявлены бесперспективными. В 1959 г. было принято решение о переселении эскимосов из древнего посёлка Наукан в другое место. Ничего, кроме озлобления, это не вызвало. В новом посёлке издавна жили чукчи, места для охоты выбраны неудачно, повадок местных животных, мест их обитания эскимосы не знали, осложнились взаимоотношения эскимосов и чукчей. Но власти к возмущению науканцев, к голосам протеста со стороны учёных не прислушались. А ведь ещё в начале 70-х г.г. Зоя Ненлюмкина с тоской вспоминала о своей малой родине.

Леонтьев делал всё, что мог: печатал учебники, программу по трудовому обучению для начальных классов, методические рекомендации, но, видя, что в народном образовании ситуацию не переломить, в 1964 г. ушёл в чистую науку, по мере сил не забывая школу, продолжая заботиться о сохранении языка, культуры, традиций и обычаев народов Севера.

Понятно, что ему с болью приходилось наблюдать за сложной, мягко говоря, ситуацией в судьбе дорогого ему народа. В. Задорин пишет, что, несмотря на то, что Леонтьев был награждён орденом Дружбы народов, принят в члены Союза писателей РСФСР, не знал трудностей с публикацией художественных произведений, защитил кандидатскую диссертацию, всё же оставался трагической личностью.

P. S. Во многом проблемы, стоявшие перед чукчами и эскимосами, эвенами и коряками и другими малочисленными народами Севера и вызывавшие тревогу и беспокойство В. Леонтьева, остаются актуальными и сегодня.

В 1994 г. я был в командировке в Анадыре – набирал кандидатов для поступления в наш Северо-Восточный государственный университет (тогда Магаданский пединститут). Выпускной экзамен принимали А. А. Бурыкин (тогда кандидат филологических наук, специалист по языкам народов Севера, ныне доктор филологических наук), три преподавателя эвенского, чукотского и эскимосского языков из Анадырского педучилища. Отвечала девушка, как мне сказали позже, отличница, шла на диплом «с отличием». Она выпускалась по специальности «учитель начальных классов».

Девушка села перед экзаменационной комиссией с букварём, прочитала по-чукотски одну из страниц букваря, на которой три четверти страницы занимал красочный рисунок, а текст занимал 5-6 строчек крупным шрифтом. Я старательно делал вид, что понимаю, о чём идёт речь.

И тут чёрт дёрнул меня задать вопрос: «А Вы можете этот же текст пересказать по-чукотски?» Девушка смутилась, попросила разрешения подготовиться и минут на 10 пересела за последний стол.

В это время А. Бурыкин, наклонившись ко мне, тихонько сказал, что задал трудный вопрос. Я поспешил тут же вопрос снять.
Девушка в конце концов хорошо ответила, получила «отлично», благополучно окончила педучилище, заслужив диплом «с отличием», но уровень знания национального языка у специалиста для обучения школьников в национальных школах уже стал ясен.

В течение более чем 10-ти последующих лет я принимал участие в приёме абитуриентов на факультет русского языка и литературы нашего университета (Международного педагогического университета, затем Северо-Восточного госуниверситета), на отделение «Русский язык и литература, родной язык и литература» в составе комиссии из специалистов по языкам и литературе народов Крайнего Северо-Востока. Экзамены сдавали в основном эвены, иногда коряки, редко чукчи и эскимосы, довольно часто появлялись дети жителей посёлков Колымы – не коренных народов.
Преподаватели предлагали абитуриентам рассказать на родном языке о себе: откуда приехали, когда родились, в каком году закончили школу, кто родители. Абитуриенты с трудом слагали отдельные фразы.

К тому же привлечь абитуриентов-северян на подготовительные курсы для сдачи экзаменов на разные факультеты и отделения СВГУ из года в год оказывается очень трудно: мало желающих, да и подготовка их оставляет желать лучшего, что, естественно, сказывается на дальнейшем обучении в СВГУ.

Подводя итоги, следует отметить, что проблемы, которые поднимал В. Леонтьев, остаются актуальными для коренных народов Чукотки и Колымы.

Михаил РАЙЗМАН, кандидат фи-лологических наук, доцент кафедры литературы СВГУ, г. Магадан.