Стихийное крещение коренных жителей северо-восточных земель Российского государства началось непосредственно после прихода в край русских. Практическая необходимость в их христианизации вытекала из того обстоятельства, что многие русские служилые и промышленные люди прибывали без семей и вступали в браки с туземными женщинами. Чтобы узаконить такой союз, следовало окрестить жену. Однако в XVII в. крещение местных жителей было крайне затруднено, так как правительство опасалось уменьшения ясачного сбора [Гурвич, 1966. С. 57]. Все же бюрократические препятствия обходили, и число новообращенных росло. Крещение детей от таких браков уже не встречало трудностей.
Религиозная политика в отношении коренного населения Сибири резко изменилась в XVIII в., когда поступление сибирской пушнины перестало играть существенную роль в экономике России [Май-нов, 1927. С. 55]. Теперь государство поощряло переход туземцев в православие, поскольку церковь значительно усиливала влияние царской администрации на местные народы. С 1720 г., согласно указу Петра I, инородцам, принявшим православное крещение, выдавали денежную награду [Гурвич, 1966. С. 65]. Для успешного распространения христианства в Восточной Сибири в 1706 г. была учреждена Иркутская епархия, которая в 1727 г. обрела самостоятельность (ранее входила в состав Тобольской митрополии) [Тальберг, 1994. С. 643]. Вся территория Северо-Востока России до 1840 г. входила в Иркутскую епархию.
В отличие от практики колониальных держав Запада, российская колонизация была направлена не на уничтожение и искоренение населения осваиваемых земель, а на его «природнение». Эта тенденция ярко проявилась и в конфессиональной сфере [Соколовский, 1998. С. 75; Жуков, 2001. С. 177]. Охотских жителей начали обращать в православие с 1740-х гг. Массовое крещение охотских «тунгусов» (эвенов и эвенков) началось в 1780 г. Известно, что одним из первых охотских миссионеров был Александр Громов.
Крестившиеся получали на несколько лет освобождение от уплаты ясака. Принятие христианства открывало перед ними новые возможности: вступление в браки с русскими старожилами и крещеными аборигенами, выдвижение на административные должности. Только из новокрещенов назначались князцы и старшины, их привлекали к работе как проводников и переводчиков [Гурвич, 1966. С. 83]. Для мужчин-туземцев переход в православие открывал доступ в ряды казаков и низший разряд служилых людей [Майнов, 1927. С. 54]. По данным И.Вениаминова, на Охотском побережье уже к 1820 г. не осталось ни одного некрещеного эвена [Барсуков, 1887. С. 135]. Однако открытие новых приходов на Северо-Востоке шло медленно - в 1843 г. на Охотском побережье от Гижиги до Охотска имелось 9 селений и 2 православных храма, на Камчатке насчитывалось 76 селений и 9 церквей.
В 1840 г. была учреждена отдельная Камчатская, Курильская и Алеутская епархия, первым епископом которой стал Иннокентий Вениаминов. Миссионерская деятельность И. Вениаминова распространялась и на все Охотское побережье. Именно с этого периода политика государства по созданию базы православия на Северо-Востоке России становится более целенаправленной, а работа священнослужителей активнее и организованнее [Хаховская, 2001. С. 171]. С 1840 по 1898 г. охотские и гижигин-ские церкви входили в Камчатскую епархию.
В 1858 г. открывается Якутское викариатство, преобразованное в 1869 г. в самостоятельную Якутскую епархию [Тальберг, 1994. С. 768]. По другим данным, Якутская епархия основана в 1870 г. [Май-нов, 1927. С. 55]. Согласно указу (№ 735 от февраля 1898 г.) императора Александра III Охотский округ Приморской области с 1 января 1899 г. был переведен из Камчатской епархии (с центром в г. Благовещенске) в Якутскую. Одновременно вновь учреждается Владивостокская епархия, в состав которой входят церкви Гижигинского округа (Гижига Спасская и походная Корякская миссия в Гижиге) и церкви Анадырского округа - в с. Марково и Анадырская миссия.
Гижигинская Спасская церковь
Во второй половине XVIII в. Гижигинская Спасская церковь развернула активную миссионерскую деятельность среди коренного населения. Кроме эвенов, в христианство были обращены оседлые коряки, жившие вблизи Гижигинской крепости, Туманского форпоста и Ямского острога. Известно, что в середине 1760-х гг. пеших коряков крестил гижигинский священник Иоанн Трифонов. Оседлые коряки, проживавшие в окрестностях Гижиги и Гарманды, в это время уже были обращены в православие [Косвен, 1962. С. 277, 278]. К середине XVIII в. были крещены многие коряки-каменцы. Один раз в год из Гижиги в места обитания каменцев (Каменский и другие корякские острожки) выезжал церковный причт для отправления обрядов [Вдовин, 1973. С. 170, 171].
Крещение коряков-кочевников началось после 1760 г., так как в ясачных списках 1767 г. князцы и старшины большей части кочевых корякских родов значились новокрещенами [Косвен, 1962. С. 277, 278; Гурвич, 1966. С. 128]. Для сбора сведений о числе кочевников и для перевода на корякский язык основных церковных проповедей священник пользовался услугами переводчика [Гурвич, 1966. С. 128].
Гижига всегда была тесно связана с Анадырским острогом, в котором в 1746 г. уже действовала церковь [Олсуфьев, 1896. С. 23]. В 1770 г., после ликвидации острога, жители в основном переселились в Гижигу и селения на Колыме, а церковь была разобрана. Вторичное заселение Анадырской крепости гижигинскими промышленными людьми произошло в начале XIX в. Центром распространения православия в районе бывшего острога с этого периода становится Гижигинская церковь. На базе Гижигинской церкви с 1844 г. стала действовать Анадырская миссия, или Гижигинская походная Благовещенская церковь. В этом же году в Анадырскую часовню, построенную в 1839 г. в селении Майн-ской промысловой артели [Вдовин, 1979. С. 92], прибыл первый причт, посланный И. Е. Вениаминовым «приобщать к слову Божию чукоч» [Барсуков, 1887. С. 218]. Возглавлявший миссию гижигинский священник Роман Иоаннович Верещагин с 1844 по 1849 г. окрестил 225 чукчей [Вдовин, 1979. С. 92]. Ему помогал пономарь Иннокентий Иванович Трифонов. Р. И. Верещагин неоднократно выезжал в устье р. Анадырь и принял деятельное участие в строительстве местной часовни. Он известен также тем, что во время голодовок юкагиров кормил их своими припасами. Однако Р. И. Верещагин, по-видимому, допустил серьезные нарушения в работе, так как в 1855 г. был понижен до должности дьячка, а в 1859 г. «запрещен» и отбывал послушание в Якутском монастыре.
В 1840-х гг. на содержание Анадырской миссии направлялись доходы от Ямской и Тауйской церквей, поскольку церковь в Гижиге не располагала необходимыми средствами [Барсуков, 1887. С. 224]. В середине XIX в. из-за подмывания берегов Анадырская крепость была заброшена, жители переселились в близлежащее селение Марково, где имелась только часовня. В 1855 г. в Марковскую часовню приезжал причт из Гижиги, чтобы отслужить молебен в честь успешной защиты Петропавловска [Жихарев, 1961. С. 29]. В 1862 г. переселенцы построили Марковскую Николаевскую церковь на пожертвования гижигинского купца П. П. Брагина [Олсуфьев, 1896. С. 23]. На базе Марковской церкви стала действовать новая Анадырская миссия, а Гижигинскую походную церковь переименовали в Корякскую миссию.
В 1830-1840-х гг. поселение Гижига перенесли на новое место. Новое здание Гижигинской Спасской церкви построили на средства от продажи пушнины, пожертвованной эвенами-оленеводами [Барсуков, 1887. С. 131]. Строительство храма было начато в 1826 г., а закончено только через 13 лет. За это время неоднократно менялось место расположения будущей церкви, так как местная администрация и церковные власти не могли договориться.
Престол церкви был воздвигнут во имя Всемилостивого Спаса. Иконостас, ризницу и утварь приобрели на пожертвования прихожан. Причт церкви состоял из двух священников и трех причетников, содержался на средства казны, однако значительными были и пожертвования от кочевых эвенов и русских купцов. В 1840-х гг. гижигинский приход состоял из 996 эвенов, 318 коряков, 21 чукчи, 409 русских и метисов (так называемых камчадалов). Среди русских и камчадалов 330 были казаками и 79 разночинцами. К Гижигинской церкви относились жители сел Гижига (448 чел.), Тахтоямск (45 чел.), Туманы (45 чел.), Гарманда (117 чел.) и Таватум (26 чел.) [Барсуков, 1887. С. 132, 147, 148]. После возведения церкви в Ямске население Тахтоямска и Туманов было отнесено к Ямскому приходу.
Архивные документы открывают нам имена гижигинских миссионеров. В 1840-х гг. в Гижигинской церкви несколько лет был священником брат Камчатского архиепископа Стефан Евсеевич Вениаминов. В течение долгого времени (с 1848 по 1882 г.) служил в Гижигинской церкви, а затем в Корякской миссии Никифор Петрович Никифоров, окрестивший многих оседлых и кочевых коряков в районе Пенжинской губы. В 1847 г. начал службу дьячком Иоанн Андреевич Сновидов, в 1864 г. стал священником и оставался на этом посту до 1893 г. С 1889 по 1907 г. в Гижиге работал Петр Алексеевич Черных, потомок первого тауйского священника. Последними гижигинскими священнослужителями были иеромонахи Нестор и Нифонт.
Довольно часто к исполнению религиозных обрядов привлекались миряне - местные жители, окончившие церковные школы. Например, детей кочевых тунгусов (так до революции называли эвенов и эвенков) и юкагиров в разные годы крестили тунгус-оленевод Нифонт Горулин, гармандинский якут Михаил Свинобоев, вилигинский мещанин Петр Куркутский, отставной солдат Афанасий Нижегородов. Венчание кочевников часто происходило во время выезда к ним священнослужителей. В церковных метрических книгах писали, что обряд совершен «в поле».
В 1870-х гг. Гижигинский приход увеличился за счет присоединения кочевых эвенов, освоивших эти территории. Среди них были члены 1-го и 2-го Долганского и 1-го Уяганского родов. Причт Корякской походной церкви успешно обращал в православие не только коряков, но и чукчей. В 1913-1914 гг. состоялось массовое крещение чукчей-оленеводов, кочевавших в Гижигинском уезде.
В 1926 г. территория бывшего Гижигинского уезда была разделена: его восточная часть с Гижигой вошла в состав Пенжинского района Камчатской области, а западная - в Северо-Эвенский район с новым центром - Наяханом. В с. Наяхан существовала часовня, которая после разделения некоторое время функционировала как церковь. Здесь проживал престарелый гижигинский священник-иеромонах Нифонт. По данным А. А. Бурыкина, Нифонт трагически погиб в своем доме в 1940 г. во время пожара [1999. С. 56]. Мы также располагаем сведениями местных жителей о том, что Нифонту в последние годы жизни приходилось скрываться, и он проживал сначала в местечке Ханькан по р. Гарман-да, на Робиковской заимке (названа по имени владельцев -зажиточных эвенов Робиковых). Затем гармандинцы увезли священника в местечко Алачево на р. Наяхан, в небольшой домик-поварню, где он вскоре и умер. Похоронили Нифонта на берегу Наяхана, над могилой поставили деревянный крест и насыпали груду камней.
Тауйская Покровская церковь
К концу 30-х гг. XIX в. на территории современной Магаданской области действовала одна церковь в селении Гижига. Следующую предполагали построить в Ямске. Однако при тщательной проверке оказалось, что наиболее удобным местом для церкви является селение Тауйск, расположенное примерно на одинаковом расстоянии и от Охотска, где находилась приходская Спасо-Преображенская церковь, и от Ямска, поэтому новая церковь могла охватить своим влиянием значительное количество коренных жителей. Население Тауйска в это время составляло 155 чел., в числе которых были русские, якуты и эвены. В близлежащих к Тауйску селениях Армань и Ола насчитывались 143 чел.; в окрестностях кочевали 795 оленеводов. Ежегодно 50-100 кочевников приходили в Тауйскую крепость для уплаты ясака.
По мнению епископа И. Е. Вениаминова, высказанному во время посещения Тауйска в 1847 г., «...место для церкви... избрано не самое удобное. По средствам к продовольствию и по стечению тунгусов (эвенов. -Л.Х.) в летнее время ей надлежало бы быть в Олъском селении, но ... на сем месте ... найден был образ Божией матери, оставленный, как полагают, какими-то русскими, ушедшими на север во время преследования раскольников» [Барсуков, 1887. С. 151]. Как мы выяснили, различные варианты этого предания имели хождение среди местных жителей в течение долгого времени. 20 февраля 1913 г. тауйский священник Александр Никонов рапортовал, что в церкви находится очень ценная икона Божьей матери, «во скорбях Утешительница». Из черновых церковных документов священник узнал, что икона появилась в 1874 г. при необычных обстоятельствах. Ее подарили моряки (которых А. Никонов называет «Качи»), застигнутые сильной бурей близ тауйских берегов. Буря утихла, когда моряки вынесли икону на берег и укрепили там. А. Никонов привел и рассказ 90-летнего тауйца Федора Попова, который буквально сказал, что «икона сама избрала свое местопребывание близ Тауйска».
В 1960-х гг. этнограф У. Г. Попова записала рассказ пожилого тауйца о нахождении иконы Богородицы, потерянной подвыпившими каюрами на Гербейской дороге, близ Тауйска, отчего и «пошла церковь» [Попова, 1964 в. С. 95]. Правда, сведения о принадлежности иконы раскольникам не подтверждаются ни информаторами, ни архивными материалами.
Время показало правильность выбора места возведения храма. В 1820 г. в Тауйске на средства местного населения была выстроена часовня, которая дала начало Тауйской Покровской церкви, добившейся больших успехов в христианизации коренного населения Северо-Востока России и получившей наименование Благочинной [Попова, 1981. С. 167].
Как видно из архивных документов, при решении вопроса о местонахождении церкви на Охотском побережье были учтены обстоятельства, удешевлявшие ее постройку и содержание. Окрестности Тауйска, богатые сенокосами и другими сельскохозяйственными угодьями, могли служить подспорьем для церковного причта, наряду с тем, что ему полагалось продовольственное обеспечение от казны. Не было недостатка и в строительном лесе. По расчетам, стоимость одного бревна с доставкой не должна была превышать 50 коп. На возведение церкви предполагалось затратить минимальные средства.
Тауйская церковь обустраивалась более пяти лет. Отправной датой считается 11 августа 1834 г.", когда император Николай I утвердил положение Святейшего Синода об отпуске из казны 1500 руб. на обустройство иконостаса и приобретение утвари для учреждаемой в Тауйской «крепостце» церкви. Ежегодно на содержание Тауйской церкви определялось 268 руб.; на содержание церковного причта -священнику 200 руб. жалования и 540 руб. «на хлеб», двум причетникам по 100 руб. жалования и 270 руб. «хлебных» с отпуском этих средств «со дня определения причта».
Рассматривались два варианта устройства церкви в Тауйске: переоборудовать имеющуюся часовню или построить новую церковь по утвержденному Святейшим Синодом плану; часовню же разобрать и выстроить из нее дом для причта. В последнем случае требовалось больше времени и средств. Поэтому решено было ограничиться переоборудованием часовни, пристроив к ней алтарь. По архивным материалам, длина часовни с небольшою колокольнею вверху составляла примерно 12 м, ширина 5 м и высота 3 м. Бывший начальник Охотского уезда Валронт дал благоприятный отзыв о состоянии часовни. Такого же мнения придерживался и осмотревший ее чиновник Песков. По его словам, часовня была высока, просторна, построена крепко. Внутри паперть отделялась от остальной части здания стеной с дверью, как обычно бывает в церкви. Передняя стена занята хорошим иконостасом, по сторонам которого располагались два клироса.
31 августа 1834 г. Указ Святейшего Синода № 9076 постановил: «в Тауйской крепостце устроить церковь из существующей там деревянной часовни» силами местных жителей. В мае 1836 г. в Охотск были отправлены принадлежности и утварь для Тауйской церкви, купленные на отпущенные из казны средства. Однако открытие церкви затянулось еще на три года, что вызывало недовольство местного населения. В связи с этим в церковных документах содержится рекомендация «терпению и ожиданию местных жителей положить конец».
16 февраля 1839 г. к Тауйской церкви были прикреплены три священнослужителя. Именно с этой даты начался отпуск средств на содержание церкви и причта. Первым тауйским приходским священником стал священник Охотской церкви Стефан Попов, причетниками - дьячок этой же церкви Михаил Протопопов и дьячок Якутской Богородской церкви Петр Винокуров. Церковным старостой избран станичный казак Логгин Крымский. Однако П. Винокуров отказался от службы в Тауйской церкви, сославшись на слабое здоровье. Вместо него был назначен Николай Логгинов.
Как значится в описи архивных документов ГАМО, Тауйская церковь была создана 10 марта 1839 г. из часовни6. Однако это не совсем верно: 10 марта из Якутского Духовного правления поступил указ № 180 охотскому Протоиерею и Благочинному Иоанну Преловскому о назначении двух священнослужителей в Тауйскую церковь, а 30 марта 1839 г. И. Преловский предписал С. Попову и М. Протопопову «немедленно отправиться в указанное место», т.е. Тауйск. Следовательно, тауйские служители, хотя и были определены к учреждаемой церкви, но до 30 марта на место не выехали. А между тем им еще предстояло переоборудовать часовню в церковь. По указу Якутского духовного правления следовало избежать ненужной переписки и освящать церковь, как только представится возможность. Вероятно, именно поэтому документы в местном архиве не сохранились. Мы определяем дату основания Тауйской Покровской церкви как лето 1839 г.
Священнослужители, направляемые в Тауйск, должны были принять меры к скорейшему переоборудованию часовни, освящению церкви с помощью передвижного антиминса и началу богослужений. Если бы оказалось неудобным пристраивать к церкви алтарь, то следовало ограничиться устроением его в стенах часовни, отделив иконостасом ее соразмерную часть. В случае материальных затруднений местных жителей, на обустройство церкви можно было направить часть средств, предназначенных на ее содержание. При успешной деятельности тауйскому причту было обещано «приличное награждение». Дома для причта предполагалось выстроить за государственный счет силами местных жителей.
Приход церкви состоял из селений Тауйск и Ямск с прилегающими к ним населенными пунктами и кочевьями. По данным И. Е. Вениаминова, Тауйский приход в начале 40-х гг. XIX в. (т.е. до строительства церкви в Ямске) включал пять селений и насчитывал 1635 чел., в большинстве (519 чел.) это эвены-кочевники. После устройства Ямской церкви он уменьшился до трех селений и 864 чел. [Барсуков, 1887. С. 151]. Коренные прихожане были представлены тауйскими якутами Хаталынского наслега, оседлыми эвенами Олы и Армани, кочевыми эвенами Долганского, 1-го и 2-го Уяганского, 1-го и 2-го Деллянского родов.
В 1841 г. началось строительство двух домов для тауйского причта. На эти цели из казны выделена 1 тыс. руб. В указе Якутской духовной консистории С. Попову рекомендовали заботиться не столько об обширности домов, сколько об их прочности. 5 марта 1841 г. священник заключил договор с якутским старостой Тауйского Хаталынского наслега Михаилом Федоровичем Поповым и его «родовича-ми» на строительство домов из лиственничного леса, каждый размерами 19><5 м, с двумя капитальными стенами, с кирпичными печами. Дом следовало покрыть, настлать пол и потолок, сделать колоды к окнам. Постройку необходимо было закончить к июлю 1842 г. Вознаграждение строителям составляло 100 руб., с выплатой аванса 50 руб. Строили дома тауйские и арманские жители, среди которых были тауйские казаки Федор Самойлов и Николай Конюхов, якуты Михаил Попов, Игнатий Чупров, Николай Борисов, Иван Аруев и Федор Трофимов; арманские эвены Борис Неустроев и Савва Шахурдин. Переоборудованием часовни проблема обустройства церкви не была окончательно решена, так как здание оказалось ветхим и изношенным. А. Г. Козлов [1997] неверно утверждает, что в 1842 г. Тауй-скую церковь пришлось восстанавливать «после большого пожара». В действительности же церковь не сгорела, а сильно обветшала, поэтому потребовалось новое строительство. Это подтверждается письменными источниками. В рапорте И. Вениаминова от 15 ноября 1845 г. за № 184 церковь в Тауйске названа «существующей, сделанной из часовни» [Барсуков, 1887. С. 243,244]. В начале 1840-х гг. С. Попов ведет переписку с Якутской духовной консисторией о постройке новой церкви взамен существующей, но «необещающей долговечия».
В ответе из Якутской духовной консистории ему рекомендовали не торопиться, поскольку «настоящая церковь может еще существовать несколько лет», но постепенно готовиться: запасать строительный лес, доски для кровли и т.д.Вскоре строительство было разрешено. В ГАМО хранится копия грамоты И. Е. Вениаминова, епископа Камчатского, Курильского и Алеутского, благословляющая тауйского священника С. К. Попова на сооружение новой деревянной церкви. И. Е. Вениаминов выдал грамоту в Охотске 24 апреля 1843 г. Согласно этой грамоте 8 августа 1843 г. в Тауйске был заложен храм, а его освящение состоялось 5 марта 1847 г.
С. Попов просил направить в Тауйск для возведения церкви опытного строителя. Из Якутской духовной консистории последовал ответ, что мастер может быть направлен, если прихожане возьмут на себя его содержание и выплату жалования - 500 руб. ежегодно6. Такие расходы для тауйцев были непосильны. Поэтому распорядителем работ (уставщиком) стал церковный староста Л. К. Крымский. Вся тяжесть работ по сооружению церкви легла на плечи жителей селений Тауйск и Армань. Из архивных данных известны имена строителей - Роман, Федор и Григорий Поповы, Семен и Василий Борисовы, Гаврило, Савва, Алексей и Данило Шехурдины, Борис и Стефан Неустроевы и многие другие. На строительстве были заняты 26 чел., 13 чел. перевозили грузы. Жалование уставщика составляло 75 коп. в день, рабочих - 50 коп. На эти средства закупали прядево, табак, чай и оленей для пропитания и вознаграждения строителей. Часть денег выдавали на руки. Однако, как видно из письма С. Попова якутскому старосте М. Попову, некоторые прихожане-якуты не оказывали обещанного содействия, отказывались колоть бревна и тесать доски для крыши. Священник укоряет якутского старосту и его «общество» в отсутствии должного усердия в богоугодном деле строительства храма.
Первый тауйский священник Стефан Константинович Попов, прослуживший на этом посту семь лет, отличался большой активностью на миссионерском поприще. Благодаря его усилиям в селении была создана новая церковь, значительно возросло влияние православия на местных жителей. С. Попов часто выезжал в места массового сбора эвенов-кочевников, изучил их язык. По инициативе и при поддержке И. Е. Вениаминова, с помощью переводчика-эвена, тауйского казачьего старшины Гавриила Шелудякова, он впервые перевел на эвенский язык ряд книг - «Евангелие от Матфея», «Тунгусский букварь с молитвами», «Краткий тунгусский словарь» [Зыбин, 1992. С. 14; Попова, 1981. С. 168; Буры-кин, 1999. С. 56]. На основании языковых материалов С. Попова было составлено первое академическое описание грамматического строя эвенского языка.
В 1846 г. С. Попов стал священником вновь выстроенной Аянской Казанской церкви, а в начале 50-х гг. - Благочинным и Протоиереем охотских церквей. В Тауйске его сменил иркутский священник Илларион Леонтьевич Черных. Среди тауйцев сохранилась легенда, что его сослали из Иркутска в Охотск, а затем в Тауйск за провинность [Попова, 1964в.С. 113]. И.Л.Черных прослужил в Тауйске 23 года. Ему пришлось отстраивать новую церковь после пожара в 1857 г., спустя 10 лет после ее строительства. Указом Якутского духовного правления от 31 июля 1859 г. было разрешено восстановление церкви, а освящение ее состоялось 23 декабря 1864 г. За многолетнее верное служение церкви и Отечеству Илларион Черных в 1858 г. был награжден бронзовым наперсным крестом2. По всей вероятности, это был крест, учрежденный в память Крымской войны (см. ст. Лебединцева А. И. настоящего сборника «Из истории 43-го пехотного Охотского полка»). В 1875 г. И. Черных сменил его сын Иннокентий, окончивший в 1864 г. семинарию в Якутске. До этого И. Л. Черных дважды (в 1865 и 1868 гг.) подавал прошения об увольнении в заштат из-за слабого здоровья. Тауйцы почтительно называли священника «батюшка», между собой «бачка», а его жену - «матушка» [Попова, 1964в. С. 4].
Годовой бюджет Тауйской церкви насчитывал 1748 руб. (ассигнациями), большую его часть составляло содержание причта - священник получал 200 руб. жалования и 540 руб. хлебных, а причетники в 2 раза меньше. В 1830-40-х гг. священник за полугодие получал 185 руб., дьячки - 92 руб. 50 коп. (серебром). Деньги отпускались из Иркутской казенной палаты в Охотское окружное казначейство 2 раза в год, поэтому жалование и требные деньги служители получали за полугодие. При таких значительных задержках оплаты причетникам приходилось брать продукты в долг у купцов. Из требных денег (для отправления обрядов) у тех же купцов закупали свечи, красное вино, ладан, пшеничную муку. Начиная с 50-х гг. деньги на содержание тауйского церковного причта направлялись через С. Попова, который получал их в Охотском окружном казначействе (позже в Охотском земском управлении) по доверенности, выданной И. Черных. С. Попов, согласно договоренности с тауйскими священнослужителями, расплачивался с их долгами и затем остаток средств направлял в Тауйск.
Из-за отдаленности Тауйска и сложных погодных условий, деньги зачастую пересылали с оказией - через священников других церквей, купцов. С конца 1857 г. жалование тауйцев по доверенности от И.Черных стал получать священник Иньской Николаевской церкви Александр Осипов. Полученные деньги он передавал с надежными людьми, взяв от них расписку - например, через охотского купца 2-й гильдии Федора Алексеевича Бушуева, его сына Федора Федоровича Бушуева и др.
С 1877 г., согласно указу императора, годовое содержание духовенства Гижигинского и Охотского округов было увеличено. Священник стал получать 490 руб., псаломщик - 196 руб. и пономарь - 117 руб. 60 коп. (серебром).
Тауйский священник ежегодно представлял в Якутское духовное правление метрические книги, исповедальные росписи по прихожанам, клировые ведомости о священно-церковнослужителях с их послужными списками, приходно-расходные книги на средства, поступающие в церковь. Священник также отчитывался за продажу свеч, венчиков и листов разрешительной молитвы, по «кружечным» деньгам. Он должен был обеспечить продажу свеч, венчиков и молитв среди кочевников, которые расплачивались шкурками пушных зверей. Однако это не всегда удавалось. По этому поводу С. Попов в 1841 г. писал И. Преловскому, что продажа свечей была меньше, чем в прошлом году, из-за того, что он не смог выехать «в отдаленные стойбища инородцев ... за неимением средств к дальнему проезду».
Станичный казак Логгин Максимович Крымский, бессменный церковный староста в течение 12 лет (с 1839 по 1851 г.), особенно отличился при постройке Тауйской церкви в 1844-1847 гг. В 1850 г. за заслуги перед церковью он был награжден похвальным листом четвертого разбора6. Доходы Тауйского храма за время службы Л Крымского составили 3725 руб. 64 коп. серебром, в том числе от продажи свеч-1301 руб. 21 коп., кошельковая и кружечная прибыль - 2424 руб. 43 коп.8 Л М. Крымский имел личную печать.
Священника И. И. Черных, которого в 1878 г. перевели в Охотскую Спасопреображенскую церковь, в Тауйске сменил его брат Николай Илларионович, прослуживший до своей трагической гибели в 1895 г. В течение пяти последующих лет в Тауйске не было священника, и службу вели ольские священники. В начале XX в. в Тауйской церкви работали Серафим Черных, Александр Никонов, Иннокентий Попов.
Так же, как и в Гижиге, многие церковные обряды проводили местные жители. Так, в Армани в 1847 г. младенцев крестил крестьянин Николай Якушков, получивший подробные инструкции от тауйского священника И. Л. Черных.
Новое здание Тауйской Покровской церкви с оградой из обтесанных кольев, выстроенное в 1864 г., находилось в центре села. Дома располагались возле церкви полукругом. Среди них выделялся дом священника, стоявший на берегу реки. Это были два помещения, подведенные под одну крышу и соединенные просторными сенями. Во дворе находились хозяйственные постройки и хлев для скота. Дом был окружен оградой с высокими воротами, что было нехарактерно для других жилых построек [Попова, 1964в. С. 16].
В начале XX в. здание Тауйской церкви сильно обветшало. Как видно из рапорта священника А. Никонова благочинному А. Катаеву, в 1913 г. церковь представляла собой «неприветливый и бедный по наружному виду храм», убранство которого также не отличалось богатством. Здание нуждалось в ремонте, так как под куполом треснула балка, кирпичная печь прохудилась.
Тем не менее, здание просуществовало вплоть до начала 1960-х гг. В конце 1950-х гг. в Тауйске полуразрушенную деревянную церковь с прогнившим венцом, остатками купола и массивной дверью [Попова, 19646. С. 150] использовали под склад колхоза «Рассвет» [Попова, 1964в. С. 85].
Ямская Благовещенская церковь
В Ямске до строительства церкви находилась лишь часовня, построенная в 1775 г. на средства местных жителей. В начале 1840-х гг. в селении насчитывались 23 дома и 184 жителя, в основном станичные казаки и оседлые коряки. К Ямску прилегали три селения, в которых, по клировым ведомостям, имелось 36 домов и 357 жителей. Жители Ямска, близлежащих селений и кочующие в окрестностях оленеводы относились к приходу Тауйской Покровской церкви. Согласно архивным документам, они «усердно желают иметь в крепостце церковь», и в 1837 г. просили охотского начальника разрешить ее строительство за собственный счет. И хотя церковные иерархи сочувственно относились к желанию ямских жителей иметь церковь «особо», открытие прихода затягивалось из-за транспортных трудностей в снабжении будущей церкви продовольствием и утварью.
К началу 1840-х гг. Ямская часовня сильно обветшала, из ценного имущества в ней сохранились лишь две иконы в серебряных ризах [Барсуков, 1887. С. 145]. Поэтому 5 апреля 1844 г. был издан Указ Правительствующего Синода № 2664 о строительстве церкви в Ямске и переводе туда причта Малкин-ской больницы, где так и не была построена церковь. Приход вновь учреждаемой Ямской Благовещенской церкви состоял из жителей Ямска, Тахтоямска и Туманов; а также кочевых эвенов - двух Долганских родов (старосты Трифонов и Хабаров), относившихся к тауйскому приходу, и Уяганского рода (староста Бабцев) - гижигинских прихожан. Число кочевников - прихожан Ямской церкви, составляло примерно 800 чел., общее число прихожан — свыше 1000 чел. [Барсуков, 1887. С. 147]. Позднее к Ямскому приходу было присоединено Ольское селение.
Ямская Благовещенская церковь начала строиться в 1845 г. Охотское окружное казначейство выделило на первую половину 1845 г. на содержание и строительство церкви 316 руб. 17 коп. серебром. В феврале 1847 г. храм уже был освящен архиепископом И. Вениаминовым. По указу Новоархангельского духовного правления от 3 ноября 1844 г. первым ямским священником стал Игнатий Правоверов, дьячком - Николай Логгинов. И. Правоверов был обременен многочисленным семейством и отличался сварливым, неуживчивым характером6. В 1847 г. Игнатия Правоверова сменил священник Михаил Тимофеевич Масюков, а Николая Логгинова — дьячок Иринарх Верещагин. При Ямской церкви в 1840-1850-х гг. действовало церковное училище. Священник М. Т. Масюков за обучение детей ямских прихожан в 1852 г. был удостоен архипастырской признательности архиепископа И. Е. Вениаминова.
Осенью 1850 г. был выстроен дом для церковного причта. На его постройке трудились семеро ямцев. Местные жители были довольно искусны в изготовлении мебели. Коряк Павел Беляев смастерил для церковного дома: 12 стульев, 3 кресла с подушками, 4 стола, шкаф с комодом и диван.
19 февраля 1853 г. Михаил Масюков просил И. Черных перевести к его приходу эвенский кочевой род, старостой которого был Василий Шехурдин, а эвенов Уяганского рода (старосты Платон и Павел Бабцевы), кочующих возле Олы, оставить в Тауйском приходе. Такая просьба была обусловлена тем, что В. Шехурдин с родственниками кочевали на pp. Шкиперово и Средняя в 100 км от Ямска, и им было удобнее пользоваться услугами этой церкви.
В 1860-1870-х гг. в Ямске работали священники Александр Осипов, Михаил Семенович Замякин. К этому времени церковь сильно обветшала. Новое здание Благовещенской церкви было выстроено в 1884 г. Церковь, срубленная из лиственничных бревен, стояла на деревянном фундаменте. Крышу с тремя куполами покрывал лиственничный тес. Высота здания с колокольней составляла 17 м; высота до верхнего карниза -5 м. Имелось девять окон и две двери. На колокольне было пять колоколов: большой, средний и три малых.
В иконостасе церкви насчитывалось 58 икон на досках и полотне - Николая Чудотворца, Божьей Матери, Христа Спасителя, Святого Иннокентия и др. Среди церковных принадлежностей имелись пять Евангелий, три напрестольных креста (два серебряных и один деревянный), три креста средней величины (один серебряный, два медных); различные сосуды из серебра и меди (потиры, дискосы, звездицы, ковши, дарохранительницы, дароносицы и др.); одежда священнослужителей и церковные книги10. В 1888 г. для священника выстроили из лиственничных бревен новый дом размерами 13x6 м. Он был покрыт тополевым корьем, оборудован двумя сенями, 9 окнами, двумя печами - русской и голландской. Возле дома находились хозяйственные амбары11.
В 80-х гг. XIX в. ямским священником был Петр Алексеевич Черных, с 1893 по 1911 г. - Петр Ксенофонтович Михайлов. Последним служителем культа в Ямске стал Серапион Иннокентьевич Мамин.
Ольская Богоявленская церковь
До учреждения в селении самостоятельного прихода ольчане относились к приходу Ямской церкви. Возведение Ольской Богоявленской церкви было начато в 1889 г. на добровольные пожертвования [Резиновский, 1983. С. 9]. В ходе ее строительства из Владивостока пароходами доставляли различные материалы: гвозди, стекла, белила, краску и т.д. В сентябре 1896 г. для Ольской церкви поступили заказанные ранее два колокола (вес одного около 70 кг, а второго - 19 кг) на общую сумму 65 руб.
Первым священником храма стал Владимир Васильевич Михальчук, направленный в мае 1895 г. в селение Ола Охотского уезда для принятия строящейся церкви от тауйского священника Николая Черных. Незадолго до этого В. Михальчук был рукоположен в сан священника. С ним следовала семья -жена Анисья Антоновна и дети Надежда (5 лет) и Мария (3 года). В ведение отца В.Михальчука, кроме того, была передана и Ольская сельская школа. 15 ноября 1895 г., вступив в заведование приходом, он писал Охотскому Благочинному: «Церковь новая перешла в мое ведение без полов, без крыши на колокольне, без главного купола, окон и дверей» [Резиновский, 1983. С. 10].
Вновь выстроенный Ольский храм был освящен малым освящением 8 сентября 1896 г.2 По указу Камчатской духовной консистории в Ольский церковный диптих для вечного поминовения была внесена святая Параскева. На пожертвования зажиточных эвенов-кочевников братьев Хабаровых, Иннокентия и Михаила, в московской фирме Александрова был заказан полотняный иконостас [Резиновский, 1983. С. 10].
В. Михальчуку в 1896 г. пришлось взять на себя обязанности священника и Тауйской Покровской церкви - в декабре 1895 г., при переезде из Тауйска в Армань на нарте с собачьей упряжкой, утонул тауйский священник Николай Черных. Предписанием Благочинного Охотских церквей о. Михальчуку был вверен Тауйский храм.
Однако, как свидетельствуют документы, такое совмещение обязанностей не было успешным. В. Михальчук неоднократно получал замечания об оставлении без службы Тауйской церкви. В это же время между В. Михальчуком и Благочинным Охотских церквей о. Никодимом Черных (братом утонувшего тауйского священника) возник конфликт по поводу строительства домов для ольского причта. Ольский священник считал необходимым одновременно с возведением храма строить и дома для его служителей. Н. Черных в марте 1896 г. распорядился все выделяемые средства использовать для храма, строительство же домов приостановить. В ответ Михальчук обратился с рапортом в Камчатскую духовную консисторию, откуда и последовал указ от 16 февраля 1897 г. о выделении на сооружение жилья средств в размере 300 руб.Таким образом, конфликт был разрешен в пользу ольского священника.
Однако его служба в Оле оказалась недолгой. Уже через год, в феврале 1898 г. В. Михальчук передал свой приход тауйскому священнику Алексею Апеллесову и выехал в Благовещенск. В 1899 г. Ольский храм принял Иннокентий Серапионович Мамин. Он жаловался, что в Ольской церкви «гуляет ветер, на алтаре свечи задувает» [Резиновский, 1983. С. 10].
В 1912 г. Ольский приход принял сын крестьянина Пензенской губернии, выпускник Казанской учительской семинарии, 27-летний священник Иван Васильевич Повыренов [Резиновский, 1983. С. 17]. Это был человек прогрессивных взглядов.
По документам Ольской церкви, на конец XIX в. (1897 г.) приход вновь выстроенного храма состоял из 84 оседлых тунгусов. Как видно из церковной росписи, «тунгусами» в данном случае называли метисов. Для увеличения числа прихожан своей церкви о. В. Михальчук ходатайствовал перед Камчатской духовной консисторией об отнесении к Ольскому приходу двух родов тунгусов (эвенов), которые кочевали на расстоянии 50 км от Олы, но пользовались услугами Ямской или Тауйской церкви. Не последнее значение при ходатайстве имело то обстоятельство, что кочевники вносили значительные церковные вклады пушниной. Просьбу ольского священника удовлетворили, было проведено разграничение кочевых оленеводов между приходами3. В 1909 г. в Ольском селении число прихожан составляло 122 чел., насчитывался 21 дом, к приходу Ольского храма относились 832 кочевых эвена. Через год количество дворов увеличилось до 30, число прихожан возросло на 40 чел. за счет оседлого населения.
К 1913 г. Ольская церковь сильно обветшала снаружи, а ее внутреннее убранство сохранилось хорошо. Однако церковное помещение было очень холодным. Капитального ремонта требовал и причтовый дом, который представлял собой «разрушенный амбар с поломанными печами и щелями в стенах». Тауйский священник Александр Никонов считал, что положение ольского священника вообще очень тяжелое, так как он постоянно должен был совершать опасные разъезды и жить в полуразрушенном доме. Видимо, поэтому с 1912 г. священник в Оле отсутствовал. Как следует из рапорта А. Никоно-ва, Ольская церковь была «бедна утварью, иконами и ризницей». Церковные документы не велись в течение 1912-1913 гг., опись имущества составлялась только до 1907 г. В церкви скопилась масса старой ритуальной одежды, которая еще более «ухудшает печальное впечатление».
В 20-х гг. XX в. священником объединенной Ольско-Тауйской церкви стал Серафим Черных6.
Сеймчанская церковь
В начале XX в. образуется новый приход при Сеймчанской часовне, состоявший из жителей селений Сеймчан, Оротук, а также кочевых прихожан Оймяконской, Ямской, Тауйской и Ольской церквей. Незадолго до Октябрьской революции строится Сеймчанская церковь. Она была деревянной, крыта оцинкованным железом. На колокольне имелось 8 колоколов - три больших (один весом около 170 кг, второй - 82 кг, третий - 33) и пять малых. Сохранялось также здание деревянной часовни, крытой тесом. Среди церковного имущества имелись чаши для причастия (две серебряные, одна медная), крест серебряный позолоченный, серебряные ложки для причастия, другая церковная утварь и одежда.
Культурно-просветительная деятельность церкви
Русская Православная церковь сыграла прогрессивную роль в культурном развитии аборигенных народов. С ее деятельностью связано зарождение письменности у коренных народов Сибири, поскольку перед священнослужителями стояла задача использовать языки аборигенов в богослужении и в школьном образовании. Во второй половине XIX в. Казанское миссионерское общество издавало буквари, словари и религиозную литературу на языках северных народов, в том числе эвенском [Якимов, 1998. С. 222]. В 1880 г. было выпущено Евангелие от Матфея на эвенском языке (в переводе С. К. Попова). Однако еще до его издания было сделано шесть копий перевода, по которым велись богослужения в охотских церквах- в Ямске, Гижиге, Тауйске [Бурыкин, 1999. С. 56].
Заслуга Православной церкви заключается не только в издании книг на языках коренных народов, но и в распространении грамотности. Именно с принятием христианства «связаны первые ростки грамотности» среди местного населения [Беляева, 1955. С. 43]. Для обучения детей аборигенов при охотских церквах открывались домашние учебные заведения, действовавшие на основании специальной Инструкции, присланной из Якутского духовного правления. Согласно Инструкции, детей принимали в учебные заведения бесплатно, с согласия родителей или родственников, без принуждения. Цель учения, «к которой неуклонно стремиться обязан наставник», состояла в том, «чтобы насадить в юных сердцах правила святой веры и благочестия христианского». Поэтому особое внимание священники должны были обращать на то, чтобы учащиеся знали на память основные священные тексты: «Отче наш», Символ веры, Десять заповедей, «Богородице, дево, радуйся» и т.д. Каждый день в школе начинался с молитвы, которую прочитывал один из учащихся, а затем наставник проводил беседу на христианские темы.
Основными учебными книгами были азбука, часослов и псалтырь, приобретенные за счет церкви. Ученикам в обязательном порядке преподавали Закон Божий, церковное и гражданское чтение; желающие обучались письму и арифметике. Священники должны были ежегодно предоставлять в епархию отчет о количестве учеников, их успехах и поведении. По окончании обучения предусматривались экзамены, которые принимали Благочинный священник и сельский начальник (староста).
В Тауйске в середине 1840-х гг. по инициативе С. К. Попова была организована школа, в которой обучались азбуке, часослову и прописям мальчики из коренного и старожильческого населения. В воскресные и праздничные дни дети учили Закон Божий, Краткий катехизис, Символ веры. Официально школа называлась «домашнее учебное заведение при Тауйской Покровской церкви». Содержалась она, как и другие церковноприходские школы Охотского округа, на «обязательный взнос с каждой ясачной души» [Слюнин, 1900. С. 512].
В 1847-1858 гг. обучение вели священник Илларион Черных и дьяк Серапион Мамин. В 1847-1852 гг. в списке учеников значились: Петр и Федор Поповы (якуты), Николай Шехурдин (тунгус) и Егор Конюхов (станичный казак). В 1854 г. к ним прибавились еще два ученика - Константин и Николай Шехурдины. В 1856 г. в число учеников, обучавшихся в «домашнем заведении», входили Тит Попов (якут), Адриан и Василий Шелудьяновы (станичные казаки), Дмитрий и Константин Шехурдины (тунгусы). Обучившись чтению, они во время богослужений читали церковные книги. В течение 1957 г. многие тауйские дети (до 11 мальчиков и 12 девочек) 2-3 раза в месяц собирались на дому у священника для «прослушивания поучений». Архиепископ И. Вениаминов высоко оценил деятельность И. Черных по обучению «инородческих» детей и 7 апреля 1852 г. выразил ему «архипастырскую признательность». За учительский труд священник и дьякон Тауйска получали небольшое вознаграждение. Однако содержание школы было нерегулярным и недостаточным, и в ноябре 1858 г. она была закрыта «по недостатку пищи».
В 1840—1850-х гг. действовало церковное училище при Ямской церкви. Детей обучали священник Михаил Масюков и дьячок Иринарх Верещагин. Известны имена таких учеников, как Иван Данилов, Николай Кабаков, Михаил Беляев, Гаврила Беляев, Петр Кабаков, Александр Данилов и Николай Банкин. В январе 1853 г. эти ученики прошли успешные испытания в присутствии охотского земского исправника Голенищева-Кутузова, старшин от корякского и казачьего обществ, гижигинского купца Прокопия Брагина.
Школа в Тауйске долгое время бездействовала [Попова, 1964а. С. 70]. Такая же участь постигла в 1890-х гг. церковноприходскую школу в Гижиге — местный священник отказался вести в ней занятия из-за недостаточной оплаты [Слюнин, 1900. С. 447-448]. Как свидетельствует В. И. Иохельсон, посетивший в конце XIX в. Гижигинский уезд, школа в Гижиге давно не работала. Даже дети священников едва умели писать и читать, а остальное население, в том числе местные русские, были безграмотны [1997. С. 221].
Эти факты противоречат излишне политизированному утверждению о непременном существовании школ при каждой церкви на Северо-Востоке: «...там, где существовала хоть небольшая церковь, работала и школа грамоты, не знавшая появившегося только в советское время термина "проблема учительских кадров"» [Лесняков, Герасимова, 1996. С. 8]. На самом деле острые проблемы функционирования школ имелись и тогда. Неверно сказано и о том, что церковноприходские школы в «колымских» (?) (так названы Тауйск, Ола, Ямск и Гижига. -Л.Х.) поселениях появились в конце XIX в. [Там же. С. 9]. Следует различать два разряда церковных школ — школы грамоты и церковноприходские. В действительности к началу XX в. в Ямске, Оле и Тауйске имелись только школы грамоты.
В Оле школа грамоты была открыта раньше церкви. В ноябре 1895 г. она была передана в ведение прибывшего в Олу священника В.В. Михальчука. 22 августа 1896 г. Камчатский епархиальный училищный совет разрешил открыть в селении двухклассную церковноприходскую школу. Однако открыта она была только 10 октября 1902 г.
Срок обучения в Ольской школе составлял четыре года, в программу, кроме азбуки, часослова и Закона Божьего, входили арифметика, рисование, рукоделие и ручной труд. Обучение шло в доме священника, где собирались тринадцать учеников (12 мальчиков и одна девочка). Ребят обучали также пению в церковном хоре [Резиновский, 1983. С. 16]. В 1912 г. ольский священник И. В. Повыренов выписал для школы, помимо обязательных учебников, Наставление о Законе Божием, Толковый Молитвенник и Церковно-славянскую азбуку, работы К. Ушинского «О пользе педагогической литературы», «Труд в его техническом и воспитательном значении», стихи А. С. Пушкина и В. А. Жуковского, повести Л. Н. Толстого, познавательные книги «О Франции и французах», «Из жизни Фультона», «О каменном угле», «Индия» [Резиновский, 1983. С. 17].
Как следует из архивных документов, в начале XX в. возобновила работу Гижигинская церковноприходская школа. В 1907 г. учителем был псаломщик Николай Иванович Мстиславский, в 1908-1910 гг. занятия вел псаломщик Иоанн Яковлевич Черемисин. В течение учебного года в школе обучались 17 мальчиков и 18 девочек. Однако горный инженер С. Л. Бацевич, живший в Гижиге в 1910-1912 гг., свидетельствовал, что в здешней школе «уже три года нет учителя и детей никто не обучает и в скором будущем обучения так и не предвидится» [1998].
Просветительная деятельность охотских школ имела важное значение. Однако нельзя забывать о том, что они охватывали лишь небольшой круг детей коренных народов, работали непостоянно и уровень преподавания в них напрямую зависел от личных качеств священника (дьяка), так как контроль за обучением фактически отсутствовал. На наш взгляд, В. Ф. Лесняков и Н. И. Герасимова [1996. С. 7-13], просмотрев всего четыре архивных дела (одно из которых не имеет отношения к теме), допустили неоправданно восторженный тон при описании церковного образования в качестве противовеса столь же необоснованным мрачным краскам, рисующим народное просвещение во время первоначальной советизации.
Православная церковь играла немаловажную роль в жизни охотского населения. Именно от священников местные жители узнавали о многих событиях, происходящих в Российской империи, — изменениях в царской семье, объявлении войны, заключении мира и т.д. Церковнослужители терпимо относились к проявлениям язычества и шаманизма. Важной функцией церкви было ведение метрических книг - регистрация браков, рождений и смертей прихожан.
Из архивных материалов видно, что православные миссионеры на Северо-Востоке России действовали осторожно, считались с менталитетом местных жителей и учитывали их материальные возможности. Если строительство церкви и домов для причта было непосильно для коренных народов, то открытие новых приходов откладывали. Однако это не означало, что жители находились вне сферы влияния церкви. Приходские священники постоянно расширяли круг своей деятельности, приобщая к православию все больше местных жителей. В целях максимального приближения священников к опекаемой ими пастве проводилось разделение кочевников между различными приходами. Однако их прикрепление к церковным приходам не было жестким. При кочевании они пользовались услугами ближайшей церкви.
Тяга к церкви у коренных жителей была велика. Из-за кочевого образа жизни они могли очень долго не посещать приходскую церковь и поэтому использовали любую возможность приобщиться к православию. Многие эвены, относившиеся к приходу Охотской Спасопреображенской церкви, во время кочевания возле Тауйска обращались к местному священнику с просьбой крестить детей. Так были крещены дети кочевых эвенов Уяганского (староста Тимофей Матонин), Годниканского (староста Макар Шумилов) и Кукуюрского родов4. В сентябре 1841 г. С. Попов докладывал в Якутское духовное правление о крещении трех детей кочевого эвена Логгина Филипповича Долганова. Этот кочевник, потеряв оленей, вынужден был осесть в Тауйске. Ранее он принадлежал к Кукуюрскому роду Инянигирского ведомства (староста рода Гавриил Тарков), его жена - к Годниканскому роду.
Священник Ямской Благовещенской церкви Михаил Масюков в 1853 г. сообщал в Тауйск, что «тунгусы (т.е. эвены) Деллянского рода, принадлежащие к Тауйскому приходу», обратились к нему за исповедью и причастием, «чего и были удостоены». В подтверждение посылались реестр, а также метрическая книга за 1852 г. о родившихся, сочетавшихся браком и умерших среди этих же эвенов.
Священники должны были знать языки местного населения или хотя бы изучить на них определенный чин литургии. Они выезжали к кочевникам для совершения христианских обрядов. «Полевые» богослужения проводили в часовнях, палатках или под открытым небом с помощью передвижных антиминсов. В местах совершения обрядов ставили кресты с небольшою оградою. Однако священники на Северо-Востоке работали в трудных условиях и не всегда могли выехать в отдаленные стойбища «за неимением средств к дальнему проезду». Поэтому с 50-х гг. XIX в. на Охотском побережье развернулось строительство нестационарных часовен. Ольская часовня (во имя Богоявления Господня) была освящена 6 декабря 1852 г., арманская (во имя Святителя и Чудотворца Николая) - 25 июня 1855 г. К строительству часовен привлекали зажиточных оленеводрв. За эту деятельность охотские жители были удостоены архипастырского благословения архиепископа Иннокентия.
В целях максимального приближения священников к опекаемой ими пастве проводилось разделение кочевых эвенов между различными приходами. Кроме того, священнослужители должны были заботиться о здоровье коренного населения. Получая сведения о лицах, страдающих опасными заболеваниями, они не венчали их. Охотские священники должны были вести среди прихожан оспопрививание . Для пропаганды оспопрививания летом 1847 г. селения Охотского округа посетил врач, титулярный советник Александр Андреевич Богородский. Священников привлекали к принятию мер против распространения в крае проказы путем выявления и изоляции заболевших лиц. В конце XIX в. в Иркутске было открыто отделение общества борьбы с заразными болезнями. Важность этого начинания была несомненной, так как в Сибири и на Дальнем Востоке распространились болезни, подрывавшие здоровье местного населения. К сотрудничеству с отделением были привлечены охотские приходские священники. Таким образом, православные миссионеры вносили посильный вклад в развитие здравоохранения и образования в регионе.
Влияние православия на население Охотского побережья
Ряд исследователей полагают, что основы православной религии были восприняты коренными народами Охотского побережья формально, а по сути они оставались шаманистами и язычниками [Дит-мар, 1901. С. 458; Гурвич, 1966. С. 65; Вдовин, 1973. С. 170]. Однако это утверждение относится не ко всем народам. Действительно, в жизни коряков Гижигинского округа христианизация не оставила сколько-нибудь заметных следов. К ним даже не привились русские имена и фамилии, чем обязательно сопровождалось крещение [Вдовин, 1973. С. 171]. Но оседлые коряки Охотского округа, жившие в Ямске и Туманах, согласно данным И. Булычева, в середине XIX в. «...переняли нравы и обычаи тунгусов и якутов, а более всего русских и все исповедуют христианскую веру» [Цит. по: Вдовин, 1973. С. 179, 180]. Обрусевшие оседлые ямские, туманские и наяханские коряки были полностью христианизированы, что подтверждается материалами Ямской церкви.
Противоречивы сведения в отношении эвенов. Так, в конце XIX в. К. Дитмар, наблюдая кочевых эвенов п-ова Тайгонос, отмечал, что они «все крещеные, на шее носят маленькие крестики. При русских, особенно при священниках, они исполняют некоторые внешние церковные обряды. Но собственно о христианском учении они не имеют ровно никакого понятия, и, между своими они - чистые последователи шаманства» [1901. С. 458]. Между тем есть противоположные данные по эвенам, кочевавшим вблизи п-ова Тайгонос - врач Васильченко, проводившая в 1932-1934 гг. обследование туземцев, отмечала повышенную религиозность аянских эвенов (Пенжинский район). В каждой юрте кочевников висел «либо красный крест... либо маленькая икона» (см. статью «Коренное население Пенжин-ского района...» настоящего сборника). То, что Васильченко приняла за «красный крест», были зачехленные иконы. Эвены хранили иконы в ровдужных чехлах, на лицевой стороне которых вышивали крест из красной ткани.
Ряд авторов отмечают глубокое проникновение христианства в культуру эвенов и считают, что оно внесло значительные изменения в их жизнь. Охотский окружной врач, титулярный советник А. А. Богородский, посетивший в 1847 г. охотские селения, отмечал, что «все тунгусы Охотского побережья исповедуют православную веру, притом очень набожны и усердны к церкви. ...Все церковные обряды тунгусы свято чтут и выполняют их при первом удобном случае» [1853. С. 122]. Он также отметил, что «тунгусы пристрастны ко всему русскому и перенимают обычаи. Каждый тунгус ... соблюдает церковные праздники», «...национальных праздников у них уже не заметно, они имеют христианские праздники» [Там же. С. 122, 124]. Задолго до революции охотские кочевые эвены отличались особой религиозностью и последовательностью в соблюдении христианской веры [Туголуков, 1985. С. 138].
По мнению У. Г. Поповой [1981. С. 236], христианство утвердилось в быту и сознании охотских эвенов далеко не формально. Восприятие православия не ограничивалось простым соблюдением церковных обрядов, а стало неотъемлемой частью быта кочевников, привело к изменению социальных норм - изживанию левирата, многоженства. Среди эвенов прочно закрепились русские фамилии и имена [Туголуков, 1985. С. 121]. Безусловно, наряду с православием у аборигенов продолжали существовать старые шаманистические верования, представления о добрых и злых духах [Попова, 1964а. С. 58; Березницкий, 1998. С. 139]. Однако поздние религиозные воззрения эвенов устойчиво воспроизводят основы христианского вероучения [Хаховская, 1997; Березницкий, 1998. С. 132].
Общность религии у коренного и пришлого населения создавала основу для их взаимодействия, помогала коренным народам воспринимать русскую культуру и русский образ жизни. Родовая знать и зажиточные оленеводы активно исповедовали православие, на свои средства возводили в тайге часовни, преподносили дары церкви и духовным лицам. В 1869 г. эвенка Матрона Прокопьевна Шехурдина, принадлежавшая ко 2-му Деллянскому роду, пожертвовала в пользу Тауйской и Ямской церквей по 50 оленей, которые предназначались для поминовения души ее 10-летнего сына, умершего от оспы, и других родственников. Такие факты говорят о глубоком проникновении христианского мировоззрения в сознание коренных жителей. В 1880 г. члены 2-го Долганского рода во главе со старостой Иваном Васильевичем Хабаровым были прихожанами Ямской Благовещенской церкви. Эти зажиточные оленеводы щедро жертвовали на церковные нужды. В конце XIX в. староста 2-го Долганского рода Проко-пий Хабаров и его сородичи выстроили две часовни - в устье р. Сиглан (в память Святого Иннокентия) и в местечке «Изба» (в честь архистратига Михаила). Оборудованы часовни были также за их счет специально заказанными в Москве иконостасами и колоколами. Такие действия играли большую роль в увеличении влияния церкви среди всех кочевников.
У охотских жителей тяга к православию была велика. Находясь в отдалении от приходской церкви, эвены-кочевники часто не могли вовремя выполнить многие церковные обряды, поэтому совершали их позднее. Оленеводы пользовались каждым удобным случаем, чтобы обязательно посетить свою приходскую церковь [Попова, 1964а. С. 58]. Кочуя вблизи селений, оленеводы всегда старались прибегнуть к услугам священника, даже если они и не относились к его приходу. Так, в Тауйске были крещены дети кочевых эвенов Уяганского (староста Тимофей Матонин), Годниканского и Кукуюрского родов.
Эвены строго соблюдали православные праздники - Пасху, Рождество, Троицу, Духов день, Петров день, Спас и Покров [Попова, 1964в. С. 23]. В праздник Рождества Христова эвены делали из лучинок множество деревянных крестиков и украшали ими жилище. За соблюдением обрядов внимательно следил шаман. Сами шаманы также исполняли все церковные обряды - венчались, крестили своих детей, отпевали умерших, соблюдали посты, говели.
В 1920-1930-х гг. приверженность эвенов к христианству была явлением, с которым приходилось считаться советской власти. На 1-м съезде кочевников Ольской волости, состоявшемся в августе 1925 г., представитель шести эвенских родов просил «дать приходского священника на Олу, а то родится ребенок - не знаешь, как его назвать, и крестить некому» [Туголуков, 1985]. Ряд таких фактов отметил в 1930-х гг. сотрудник Нагаевской культбазы М. Г. Левин. Кочевые эвены на собрании в Тауйске 14 февраля 1931 г. обращались к властям с просьбой отремонтировать церковь [Гурвич, 1968. С. 113]. Он же обратил внимание на особую набожность жителей Олы и окружающих стойбищ — 12 апреля 1931 г. в Ольской церкви проводилось пасхальное богослужение, в котором участвовали все ольчане и специально приехавшие кочевники [Там же. С. 119]. В «Сведениях об экономике и быте коренного населения Сиглана» за 1935 г. отмечалось, что здесь имеются «остатки религиозных пережитков в виде крестов и икон».
Большой религиозностью в советский период отличалась рассохинская группа эвенов [Попова, 1976]. Наряду с христианством у них сохранялись элементы древних культов и шаманизма. Рассохин-ские эвены-кочевники сохраняли православную веру до конца 60-х гг. [Туголуков, 1985. С. 138]. Во всех юртах кочевников имелось по 5-6 икон, а в некоторых и по 12-16. Иконы бережно хранили в чехлах, в юрте их вешали за перекладину стенового каркаса в восточном углу (в сторону восхода солнца). Иконы называли «нэнгун» - святыни. Во время кочевок иконы перевозили на специальном олене (нэнгурук), предназначенном только для перевозки святынь [Попова, 1976. С. 134; 1981. С. 236, 237].
Рассохинские кочевники соблюдали христианские праздники, работать в эти дни считалось «нене» (грешно). Наиболее почитаемыми были дни пресвятой Богородицы и святого Николая Угодника. Нико-лин день отмечали 2 раза в году - зимой и весною. Назывался он «Миколэ-день», а все остальные праздники - «спетой день». В «святые дни» иконы вынимали из чехлов, люди совершали омовение лица и рук, надевали праздничные одежды, ходили в гости, торжественно приветствовали друг друга и обменивались подарками. Было принято также приносить жертвы Хэвки (Богу) - накануне праздника резали жирную самку; устанавливали шест из молодой лиственницы, сверху до середины его очищали от коры и мазали эту часть кровью зарезанного оленя. На верхушке шеста, установленного наклонно, в сторону восхода солнца, помещали шкурки, клочья подшейного волоса оленя.
Все рассохинцы носили нашейные кресты. Обряд крещения совершали «кумовья» - приглашенные родственники, друзья, которые окунали ребенка в котел с водой, присваивали ему имя и дарили нашейный крестик. Как правило, крестили младенца не сразу после рождения, а спустя несколько месяцев, когда окрепнет. Крестный и крестная назывались «хэвкилэн». Имена давали по традиционному генеалогическому принципу или по христианским святцам. Набожность рассохинцев поражала всех, кто с ними встречался. По утрам они молились на иконы в юрте и на восход солнца. По вечерам, перед сном, подолгу с поклонами крестились. Входя в юрту соседа, перед едой осеняли себя крестом [Попова, 1976. С. 135].
Главными блюстителями христианской веры и всех православных норм были шаманы. Старики вели календари - счет суток, недель и месяцев на специальных дощечках с отверстиями [Попова, 1981. С. 236-238]. Православие оказало влияние на эвенский язык. Некоторые слова из христианской религиозной терминологии (такие, как «креститься», «венчаться», «икона») стали собственно эвенскими и существуют в языке уже более 150 лет [Бурыкин, 1999. С. 57]. Другие слова, такие как «ангел», «крест», вошли в эвенский язык из русского.
Автор: Л.Н.Хаховская
Охотские церкви в XIX - начале XX в. (Гижигинская, Тауйская, Ямская и Ольская) Л.Н.Хаховская
