Первыми европейцами, посетившими берег Нагаевской бухты, были, возможно, еще землепроходцы из отряда Ивана Москвитина (начало XVII века). До 1912 года бухта именовалась Волок, свое новое название она получила от картографической экспедиции М. Е. Жданко в память о выдающемся русском гидрографе адмирале А. Н. Нагаеве (1704-1781 гг.).
В течение XVII-XVIII веков бухта неоднократно принимала русские и иностранные корабли, оставаясь при этом неизменно пустынной и безлюдной.
«В самой бухте Нагаева нет ни домов, ни селений, ни отдельных юрт,- писал в начале двадцатых годов ее исследователь Б. В. Давыдов,- только на другой стороне перешейка, на берегу бухты Гертнера, близ моря находится несколько тунгусских летних юрт; сюда на лето из глухой тайги переселяются несколько семейств тунгусов для ловли рыбы и заготовления ее на зиму. С наступлением холодов они бросают эти юрты и уходят в глубь материка для зимней охоты на пушного зверя...»
Между тем Север Дальнего Востока вступил в эпоху советизации. Появился районный Совет и в поселке Ола. Его первый председатель и пока единственный в тех местах коммунист М. Д. Петров, заглядывая в будущее своего района, сделал категорический вывод: «Бухта Нагаева должна быть портбазой». Под таким заголовком и была опубликована его статья в краевой газете «Тихоокеанская звезда» 18 августа 1928 года
Считая, что бухта Нагаева может стать крупным перевалочным центром для Охотского побережья и Западной Камчатки, он предлагал расположить здесь районный центр, открыть школу-интернат, радиостанцию, торговый пункт, ярмарку для коренного населения. Отсюда же, по его мнению, должно было пойти снабжение золотой Колымы, к богатствам которой подступалась Первая Колымская геологоразведочная экспедиция под руководством Ю. А. Билибина.
Один из ее участников, будущий Герой Социалистического Труда В. А. Цареградский, находившийся тогда в Оле, осмотрел и берега бухты Нагаева. Так же, как М. Д. Петров, он сразу оценил ее достоинства. В это же время сюда спешил заместитель председателя Дальневосточного Комитета Севера К. Я. Луке. Он должен был выбрать место под строительство Восточно-Эвенской культбазы - комплексного учреждения, состоящего из школы-интерната, больницы, ветеринарного пункта. За помощью К. Я. Луке обратился к Ольскому райисполкому.
Сохранился протокол заседания его президиума, датированный 13 октября 1928 года: «Слушали информацию т. Чухмана об обследовании бухты Нагаева (по запросу Комитета Севера для постройки культбазы). В прениях по докладу высказываются тт. Глушенко, Замиралов, Шандориков и Белокрылов, которые указывают, что бухта Нагаева является наилучшим местом базы во всех отношениях... Постановили: определить местом постройки культбазы и снабженческих баз бухту Нагаева».
Вернувшийся в конце октября 1928 года во Владивосток, К. Я. Луке сообщил о своем выборе председателю Комитета Севера при ВЦИК П. Г. Смидовичу: «Нагаево (Волок) и культбаза,- отмечал он,- автоматически станут неизменным центром этого округа и перерастут в крупный населенный пункт, который обгонит, при достаточном внимании к нему, Петропавловск-на-Камчатке».
На строительство культбазы было выделено почти 200 тысяч рублей. Ее заведующим назначили уроженца Томской губернии, участника гражданской войны на Дальнем Востоке, бывшего чекиста Ивана Андреевича Яхонтова. К апрелю 1929 года строители, возглавляемые прорабом Андреем Андреевичем Навдушем (в прошлом строитель-железнодорожник), срубили и подготовили к отправке три жилых дома, школу, ветеринарный пункт и часть здания интерната.
22 июня зафрахтованное для этой цели французское судно «Генри Ривиер» доставило группу строителей, возглавляемых И. А. Яхонтовым и А. А. Навдушем, вместе с их грузом в бухту Нагаева. Уже на следующий день они начали вырубку леса, росшего по ее склону, и возведение первых построек. Однако только 24 июля был составлен первый официальный документ, положивший начало строительству населенного пункта.
«Мы, нижеподписавшиеся,— говорилось в нем,— зав. культбазой Яхонтов, председатель Ольского райисполкома Марин, председатель постройкома Матусяк, производитель работ Навдуш, десятник Флейта, на основании приглашения зав. Восточно-Нагаевской культбазой прибыли в бухту Нагаева для точного определения расположения зданий культбазы... По осмотре побережья более удобных пунктов не оказалось. Из числа описанных двух пунктов более удобной и выгодной является, по мнению комиссии, первоначально намеченная площадь, имеющая следующие преимущества: а) более пологий склон к морю; б) меньшую растительность, что удешевит очистку; в) более защищена от северозападных ветров; г) возможность сравнительно легкого проведения тракта в бухту Гертнера. Располагать здания постановили согласно генеральному плану, прилагаемому к настоящему акту, в развернутом порядке, фасадом к бухте под углом 78 градусов на юго-восток, граница проходит ниже девиационного створа на 23 погонных метра»
В краеведческой литературе встречается немало ошибок в датах начала строительства будущего города. Так, юбилейный номер журнала «Колыма» за 1946 год относил строительство Восточно-Эвенской (Нагаевской) кульбазы к 1928 году, а возведение первых построек на берегу реки Магаданки — к лету 1929-го. В сборнике «На преображенной земле» (Магадан, 1959 г.) утверждается, что еще в конце 1928 года на берегу бухты Нагаева вырос первый домик, являющийся жилищем рабочих, прибывших для строительства базы АКО. П. В. Бабкин в топонимическом справочнике «Кто? Когда? Почему?», изданном в 1965 году, также отмечает, что уже в 1928 году на территории будущего Магадана стояли палатки и одинокие домики. Аналогичную дату дает и наиболее авторитетное издание — «Очерки истории Северо-Востока РСФСР» (Магадан, 1961 г.). «К этому времени,— сообщает Н. А. Жихарев>— на берегу бухты Нагаева прочно обосновалась экспедиция Комитета Севера. На берегу бухты вырос небольшой поселок: четыре домика и палатки культбазы Комитета Севера, в которых разместились школа-интернат, больница на десять коек, магазин, баня».
Ошибочным, как нам сейчас представляется, было на протяжении нескольких десятилетий и толкование топонима «Магадан». Евгений Юнга в книге «Конец Ольской тропы», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия» в 1937 году, производит «Магадан» от эвенского «монгодон», которое переводит как «морские наносы». Этой же версии придерживался и И. Е. Гехтман в книге «Золотая Колыма», вышедшей в Хабаровске в то же время. Тот же перевод зафиксирован и в работе Д. Б. Цвика «Магадан» (Магадан, 1959 г.), а затем и в топонимическом справочнике П. В. Бабкина. Иную версию предложил сотрудник Магаданского областного краеведческого музея, местный житель С. И. Данилов; четверть века назад он писал: «От эвенского слова «монгодан» и произошло название нашего города. В переводе на русский язык оно означает «полосы деревьев». На территории нынешнего Усть-Магадан-ского рыбокомбината в устье речки и на берегу бухты эвены часто видели множество деревьев, которые выбрасывал на берег морской прибой. Нагроможденные друг на друга деревья гнили и высыхали, преграждая узенькие тропки и мешая движению кочевников-эвенов. Отдельное высохшее дерево эвены называют «монгот»г а место скопления деревьев — «монгодан». Отсюда искаженное — Магадан».
Сегодня можно считать установленным, что название Магадан^ происходит от эвенского слова «монг» — «сухое дерево, принесенное водами», с помощью суффикса «дан», обозначающего применение какого-либо предмета или вещи, оно превратилось в «монгадан» — «жилище из плавника, сухого дерева», а затем стало произноситься как Магадан. Магаданом или Магоданом называлась речка, находившаяся в нескольких километрах от бухты Нагаева и впадающая в бухту Гертнера. Со временем она отдала свое имя возникшему здесь поселку, а сама стала называться Магаданкой.
Но вернемся к «колыбели новорожденного». Через три недели, 13 июля, президиум Ольского райисполкома заслушал информацию И. А. Яхонтова о проделанной и предстоящей работе. Выступавшие вслед за ним ораторы говорили о большом значении организации культбазы, особенно школы и интерната, где должны были учиться и жить дети эвенов и камчадалов. Когда же был поставлен вопрос об отводе площадей под склады Совторгфлота, Яхонтов решительно вступился за территории рядом с культбазой. «Место низкое, удобное при перевалке грузов,— сказал он.— При постройке там проектируемого города на это место будут стараться построиться все организации. Мое мнение: отвести место под склад выше сажень на тридцать к сопке»
К осени 1929 года все постройки культбазы были в основном закончены. В их обустройстве большое участие принял печник украинец Александр Антонович Гарник. Призванный в армию в годы первой мировой войны, он после окончания службы остался в Сибири. Перебравшись в Якутск, а затем во Владивосток, он продолжал заниматься полюбившимся делом. Все печи, сложенные им на культбазе, очень долго служили людям. После завершения строительства А. А. Гарник остался работать в Магадане, он жил со своей семьей в Нагаево, на улице Ленинской, одной из первых улиц города.
15 сентября 1929 года в бухту Нагаева прибыла основная часть персонала культбазы: заместитель заведующего востоковед, выпускник Иркутского университета Н. В. Тупицын, бывший судовой врач В. А. Лупандин, фельдшер С. М. Сафонов, фельдшерица-акушерка В. А. Кузнецова (Лупандина), заведующий школой выпускник Хабаровского педтехникума молодой коммунист И. А. Ваганов, учительница М. Г. Яхонтова, мастер-механик, преподаватель одной из владивостокских школ Н. Н. Вериго, зооветеринарный техник К. И. Кожухов. В Государственном архиве Камчатской области сохранилась характеристика К. И. Кожухова тех лет; в ней, в частности, говорится: «Оленя знает хорошо. Знает и вообще оленеводство-животноводство. Имеет печатные труды. В прошлом член ВКП(б), исключенный в Туркестане за уклоны в национальном вопросе. Парень с инициативой и большой эрудицией».
23 октября большая часть сезонных строителей вместе с А. А. Навдушем покинула бухту Нагаева. Спустя два дня выпал снег, заметно похолодало, но строительство продолжалось — на очереди было оборудование пекарни. 7 ноября 1929 года состоялось торжественное открытие культбазы. В этот же день в будущем Магадане прошла первая демонстрация пока еще немногочисленных трудящихся. Праздник уступил место рабочим будням, и в новой школе начались занятия с семнадцатью первыми учениками. Культбазовский медперсонал вел прием больных в ста-цивнаре и выезжал в близлежащие села по первому зову о помощи. Ветеринарная служба начала обследование оленьих стад кочевников Ольского района.
Зимой 1929/30 года на культбазе были построены дом для приезжих, новая баня, открыта столовая. Затем появился полутораэтажный склад с помещением для магазина. Он принадлежал АКО (Акционерному Камчатскому обществу) — крупной хозяйственной организации того времени, занимавшейся комплексным освоением природных богатств Дальнего Востока. Нагаево-Ко-лымскую контору АКО возглавил бывший владивостокский прокурор коммунист А. М. Пачколин. Оценивая этот период работы, И. А. Яхонтов писал, что «в бухте Нагаева, при наличии населения до 75 человек, не было никаких органов советской власти», и поэтому культбазе приходилось «неоднократно выполнять функции милиции, погранпункта, лесного надзора и сельсовета».
С началом навигации 1930 года в Нагаевскую бухту хлынули новые экспедиции и организации... Самой многочисленной из них была Вторая Колымская геологоразведочная экспедиция, работавшая на этот раз под руководством В. А. Цареградского, так как Ю. А. Билибина оргвопросы, возникшие год назад, так и не отпустили из Ленинграда.
Чтобы избежать неразберихи с размещением, президиум Ольского райисполкома 7 июля 1930 года принял постановление о распределении земельных участков. В акте, составленном два дня спустя его членом X. А. Чухманом, на берегу бухты Нагаева отводилось место не только для Восточно-Эвенской культбазы, но и для Добролета, Совторгфлота, Союззолота, Ольского кооператива, контрольного пункта ГПУ и Колымской геологоразведочной экспедиции (КГРЭ).
Получив территорию «от южной границы коопа по берегу моря на юг 500 метров и на северо-восток 1000 метров», представители Союззолота обратили свое внимание на долину реки Магадан. Уже летом 1930 года здесь были возведены постройки конбазы, к которой прорубили просеку от самой бухты. Обилие питьевой воды, идущий на нерест лосось сделали речку очень привлекательной для поселенцев, и вскоре на ее берегах появились первые жилые строения.
Развернули строительство и многочисленные организации, расположившиеся на берегу бухты. Вырубалась тайга — нужна была древесина для возведения бараков, складских и других помещений. Возникали палаточные городки, в которых размещались рабочие, завербовавшиеся на прииски, в экспедиции и прочие организации. Складывался большой поселок, уже называемый Нагаево, ¦его население быстро увеличивалось.
17 декабря 1930 года был образован Нагаевский рабочий поссовет. Первым его председателем избрали Ф. К. Толкачева, секретарем — Н. П. Корнеева, членами — И. А. Ваганова, М. Вышиванного, И. Кобеца, Г. Строменко. Президиум Нагаевского поссовета организовал пять секций, решил вопрос о создании стола загса, ввел единое хабаровское время, определил ближайшие мероприятия по строительству и благоустройству территории. Одновременно решались вопросы о переименовании поселка и бухты. Уже в первом своем постановлении президиум поссовета записал: «Ходатайствовать перед административной комиссией ВЦИК о присвоении названия поселку на тунгусском языке, связанного с революционным прошлым Ольского и Охотского районов, и возможной организации на Охотском побережье Тунгусской автономной области. Бухте присвоить имя старого революционного деятеля Дальнего Востока и Приморья Сергея Лазо»1. К этому вопросу 1 января 1931 года вернулся пленум Нагаевского поссовета, принявший постановление: «Поселок, именуемый в будущем быть городом, назвать согласно предложения Лупандина Северосталинском, а бухту вместо Нагаевской назвать бухтой Лазо, в память замученного японцами героя гражданской войны на Дальнем Востоке»
Весной 1931 года поссовет увеличил количество секций до шести, а их членов ¦— до 29 человек. Секцию благоустройства поселка возглавил Н. П. Корнеев, культурно-просветительную — Л. Я. Борнгард, госкредита — Ф. К. Толкачев, рабоче-крестьянской инспекции — Г. Строменко, здравоохранения — Клецкий, кооперативную — Яцко.
Пленумы поссовета проходили в самом большом помещении поселка — красном уголке Цветметзолота (Союззолота). На заседания приглашались рабочие и служащие Нагаево. Обычно* присутствовало 50—70 человек. Представители Ольско-Сеймчанского райисполкома, ознакомившись с итогами полугодовой работы Нагаевского поссовета, внесли предложение: «Рабочему аппарату рика срочно возбудить ходатайство перед Далькрайисполко-мом об оформлении поселка Нагаево поселком городского типа„ добившись перевода поссовета на самостоятельный бюджет».
Тогда в Нагаево проживало 500 человек, в том числе 60 детей. Общее количество построек составляло 84, из них 50 жилых, школа, больница, двухэтажный дом Совторгфлота, три бани, тринадцать складов и кладовых, три магазина со складами, шесть землянок, пять конных дворов и другие сооружения. В штате Восточно-Эвенской культбазы, которую с апреля 1931 года возглавлял Вениамин Исаакович Левин, уже насчитывалось 34 сотрудника и рабочих. Ей приходилось немало бороться с «самостроем» новичков, высадившихся на берег бухты. «Прошу принять действенные меры к недопущению вырубки леса на территории культбазы,— писал В. И. Левин в поссовет,— так как, несмотря на неоднократные заявления, лес у зданий культбазы вырубается, там же устанавливаются палатки различных организаций...»2 Расширилась и Нагаево-Колымская контора АКО. В ее составе уже работали 23 человека, и в их числе такие известные торговые агенты тех лет, как А. В. Калинкин, Ф. Н. Жирохов, В. Н. Моча-лов, а также перешедший управляющим совхоза бывший культбазовский ветврач К. И. Кожухов и возглавивший строительный отдел Н. П. Корнеев.
После организации Охотско-Эвенского национального округа Нагаево стало окружным центром. С открытия навигации 1931 года сюда прибыло оргбюро округа: А. И. Зеленский (председатель), Н. Н. Францевич (зампредседателя), Н. Т. Афонин (зав. окрфинотделом). Секретарем новой организации был назначен А. М. Пач-колин. Ознакомившись с работой Восточно-Эвенской культбазы, оргбюро округа пришло к заключению, что она в основном обслуживает организации поселка, а не коренное население. Поэтому 9 июля 1931 года оргбюро приняло решение о расформировании культбазы. Для проработки этого вопроса Ольско-Сеймчанский райисполком создал комиссию в составе: Я. Я. Крумин (работник рика), М. Г. Левин и В. А. Лупандин (сотрудники культбазы). «В настоящее время, в связи с организацией окружного центра в бухте Нагаева,— записала она вскоре в своем решении,— дальнейшее существование культбазы является нецелесообразным»1.
К осени 1931 года все учреждения культбазы и часть ее сотрудников были переданы в окружные организации. Один из сотрудников, краевед Максим Григорьевич Левин, посланный для работы среди кочевого населения, стал организатором нескольких коллективных товариществ, инициатором создания национальных центров. Вместе со своим однофамильцем, заведующим культбазой В. И. Левиным, он проводил археологические раскопки, составил первый учебник и букварь эвенского языка. В последующем М. Г. Левин стал видным советским ученым-антропологом.
Однако и оргбюро Охотско-Эвенского национального округа не сумело стать серьезной координирующей силой в работе всех тех учреждений, которые уже располагались в Нагаево. Справиться с этой задачей могла лишь организация с очень четкой и действенной структурой, которой в условиях того времени стал трест «Дальстрой», организованный 11—13 ноября 1931 года. В те дни бухта Нагаева приняла новое пополнение: группу демобилизованных воинов Особой Дальневосточной Краснознаменной армии В. К. Блюхера, прибывших на пароходе «Сясьстрой» (ранее приводимые «сведения» о 1,5 тысячи посланцев прославленного героя гражданской войны можно считать легендарными, ибо они даже приблизительно не подтверждаются какими-либо документальными данными). Разместившись в палатках, быстро поставленных по склону сопки, они положили таким образом начало улице, названной в честь своего командарма. По уточненным данным, она занимала пространство нынешней улицы Клубной и частично улицы Нагаевской. На первой из них до начала 1989 года стояла старая аптека. В начале 30-х годов она относилась (согласно адресу) к улице Блюхера.
Руководство новообразованного треста во главе с его директором Э. П. Берзиным, следовавшее на пароходе «Сахалин», с большими осложнениями (понадобилась помощь ледореза «Литке») сумело пробиться в закованную в лед бухту лишь 4 февраля 1932 года. В числе приехавших были П. Э. Григориев, Г. О, и Э. О. Лапины, К- Г. Калнынь, А. П. Кац, A.F. Перн, Я. Я. Пуллериц, Л. М. Эпштейн, Р. К. Балынь, Н. Н. Рьглов, А. Н. Великанов, Н. Д. Истомина (Туркестанова), Ю. ГР. Шнабель, И. Н. Пра-хов, В. А. Николаев, М. Д. Бизяев, Я. М. Фейгин, И. Л. Соловейчик, И. М. Рабинович, М. К. Финогентой; О. И. Огнев, Д. И. Бойко, А. Д. Макаров, Ф. И. Рыбаков, Б./'Н. Шамонов, М. И. Седов, И. Л. Мануйленко, Н. Ф. Андреев, Д. М. Брылкин, В. М. Юркус, Н. Т. Власов, С. А. Нестеров.
В числе прибывших находилось десять осужденных специалистов: И. Ф. Авксентьев, Pi. С. Давиденко, К. Н. Ивашев, Н. С. Лапин, С. С. Лапин, А. Л. Мацюсович, П. С. Рюмин, И. М. Селезнев, А. Л. Стамбулов, В. Г. Сутурин.
Спустя четыре дня после приезда Э. П. Берзин издал свой первый приказ: «Прибыв в Нагаево и приступив к исполнению обязанностей, приказываю: § 1. Впредь до введения организационной схемы Дальстроя сохранить внутреннюю структуру аппаратов Управления приисками, Продснаба и Дорожной экспедиции. § 2. Моим помощником по Управлению приисками назначаю тов. Улыбина Н. Ф. На тов. Домбака Д. Е. возлагаю обязанности моего помощника по вопросам снабжения и транспорта. Моему помощнику тов. Балыиь Р. К. поручаю руководство работой планово-финансовой, экономики труда и по кадрам. За собою оставляю общее управление делами треста и непосредственное руководство капитальным строительством... § 3. Начальником транспортного сектора назначаю тов. Лапина Э. О. с возвращением тов. Романова А. Г. к исполнению прямых обязанностей по заведованию гужтранспортом... § 4. Заведующим транспортом назначаю тов. Лапина Г. О. с оставлением тов. Геренштейна А. И. в должности его помощника... § 5. Начальником снабжения остается тов. Пекарский А. А. ... Его заместителем назначаю тов. Великанова А. Н. ... § 6. Начальником строительного отдела, объединяющего работы по промышленному, дорожному и жилищному строительству, назначаю тов. Будзко П. П. ... Помощниками начальника строительного отдела назначаю: по дорожному строительству — тов. Богданова С. Ф. ... по промышленному и жилстроительству — тов. Перна А. Г. § 7. Главным бухгалтером назначаю тов. Рылова Н. Н. с оставлением тов. Звягина И. В. в должности заместителя главного бухгалтера... § 8. Заведующим секретной частью назначаю тов. Калнынь К. Г. с откомандированием тов. Егорова В. М. в мое распоряжение...»
Первоочередной задачей дальстроевцев стало сооружение собственной опорной базы. «Место для построек этой базы,— отмечал Э. П. Берзин,— выбрали в трех километрах от бухты Нагаева и принялись за возведение первых построек будущего города — Магадана».
С лета 1932 года в бухту Нагаева стали прибывать пароходы с заключенными, часть которых работала еще в Вишере, где под руководством Э. П. Берзина шло тогда большое строительство. Прибывали и вольнонаемные работники. В строящемся Магадане, а также в находящемся от него на расстоянии десяти километров совхозе «Дукча» были организованы первые лагерные пункты, подпункты, командировки и подкомандировки. Они положили начало УСВИТЛу — Управлению Северо-Восточного исправительно-трудового лагеря (позднее — лагерей), которое возглавлял сначала Р. И. Васьков, а с конца 1934 года — И. Г. Филиппов. Первыми его заключенными были уголовники-«бытовики», а также раскулаченные крестьяне, осужденные по статье 58 УК РСФСР и соответствующим статьям кодексов других союзных республик. «В целях приближения лагерных подразделений к производству,— говорилось в «Объяснительной записке» Дальстроя к годовому отчету за 1933 год,— лагерные подразделения включены в состав управлений и предприятий, которые они обслуживают рабсилой. При этом Управлению СВИТЛа передано руководство всеми вопросами в области организации труда, планирования рабсилы, технического нормирования, регулирования зарплаты и подготовки кадров». На 1 января 1933 года в УСВИТЛе было 9928 заключенных, спустя год — 27 390. Соответственно количество вольнонаемных работников составляло 3125 и 2989 человек.
Вновь прибывшие, как и все до них, столкнулись с отсутствием жилья. Вольнонаемные дальстроевцы поставили недалеко от реки Магадан (которую вскоре стали называть Магаданкой) несколько десятков больших палаток. Заключенные вырубали тайгу и ставили бараки. «Из местных ресурсов,— говорилось в сборнике «Колыма», изданном в 1934 году бюро краеведения Дальстроя,— используется строевой лес в виде бревен толщиной до двадцати сантиметров и выше, который идет для всякого рода строительства. Для простейших сооружений используется накатник толщиной немного меньше, а для всевозможных служб — более тонкий материал (жерди). При отсутствии иного материала они применяются также для небольших жилых строений: устраивается каркас в две стенки, промежуток между ними заполняется для утепления мхом или даже землей с последующей обмазкой глиной».
Такой размах строительства приводил к исчезновению тайги, занимавшей еще недавно все пространство от берега бухты Нагаева до реки Магаданки. Тайга стояла там, где сейчас расположился центр города: кинотеатр «Горняк», магазин «Полярный», театр имени М. Горького... На месте вырубленной тайги (там, где сейчас многоэтажное здание со встроенным, кафе «Сказка») группа строителей возводила длинный одноэтажный барак — ДИТР (дом инженерно-технических работников), а рядом с ним — дом для директора Дальстроя и его семьи.
Шедшая вниз просека вела к другому участку застройки, где сооружались корпуса авторемонтного завода, будущего ММЗ. В числе первых цехов был и литейный. Место для его постройки изыскивал бывший заключенный на строительстве Вишхимза, участник гражданской войны в Сибири Гавриил Павлович Кузнецов-Морев.
Строитель Виктор Иванович Субботин, прибывший в Нагаево в июне 1932 года, вспоминает: «С самых первых дней приезда мне пришлось работать с заключенными, так как на берегу моря у меня была «бесконвойная командировка». Жили в бараках, стены которых засыпали опилками и утепляли мхом, спали на нарах. В каждом бараке, а их было пять, проживало человек сорок — пятьдесят. У входа стояла железная печка, обычно сделанная из бочки от бензина. Все заключенные были разбиты на бригады. На выполнение работы выдавался наряд с указанием ее объема, стоимости и времени выполнения. Если норма выполнялась на сто процентов, то в пользу заключенного перечислялось десять процентов. За каждый процент выполнения сверх нормы в пользу заключенного начислялось девяносто процентов, а десять других шли на содержание лагеря... Если давалась двойная норма, то заключенный получал сто процентов стоимости произведенной работы. Сама работа учитывалась ежедневно, так как от ее выполнения зависело питание. Главное, что выдавалось, это был хлеб, выпекаемый местной пекарней, поэтому его количество составляло довольно приличную норму — восемьсот граммов в день. Так как человек сорок из моей командировки являлись корейцами, то я им разрешил «добывать» дополнительное питание: ловить рыбу, собирать ракушки и морскую капусту. Остальные заключенные, забайкальские казаки, осужденные за восстание во время коллективизации, кроме всего прочего, заваривали ветки стланика, и мы пили тягучую, горькую жидкость, очень хорошо помогавшую от цинги».
Вместе с воспоминаниями сохранились и архивные данные «среднеобщенроизводственных месячных норм лагерников» 1933 года, которые можно сравнить с нормами вольнонаемных рабочих Дальстроя. Так, заключенным выдавалось за месяц: 24 кг хлеба, 2,7 кг крупы, 6,5 кг рыбы, 1,3 кг мяса, 800 г сахара, 200 г растительного масла, 800 г сухих овощей, 300 г фруктов, не менее одной банки мясных консервов. Вольнонаемные рабочие соответственно получали: также 24 кг хлеба, 2 кг крупы, 7 кг рыбы,, 1,4 кг мяса, 1,3 кг сахара, 1,1 кг растительного масла, 600 г сухих овощей, 900 г фруктов, не менее четырех банок мясных консервов; и 400 г макарон. «Кроме общепроизводственных норм,— указывалось в материалах Дальстроя,— для лагерников существовали повышенные нормы для ударников и пониженные нормы для-штрафников».
В августе 1932 года была проложена дорога от бухты Нагаева до реки Магаданки. По воспоминаниям первого начальника Управления связи Дальстроя Михаила Абрамовича Лившица, вправо от этой дороги, ближе к Магадану, располагалась центральная лагерная командировка, в которой находилось несколько тысяч заключенных. Управление строительства Нагаево-Магаданского района в этот период возглавлял инженер Михаил Андреевич Заборонок. Он родился в конце прошлого века в Варшаве, куда в поисках лучшей доли перебрались его родители .белорусы,, в прошлом малоземельные крестьяне. Нужда и лишения не помешали ему окончить гимназию, они же способствовали его социалистической ориентации в последующие годы. Будучи красногвардейцем, он участвовал в Октябрьской революции в Москве, затем добровольцем вступил в ряды Красной гвардии, сражался на Южном, Восточном и Кавказском фронтах. Проявил незаурядную храбрость при взятии Тифлиса и был награжден серебряным оружием. После окончания гражданской войны возобновил учебу и закончил инженерно-строительный факультет МВТУ. С 1930 года работал на Вишере. Здесь М. А. Заборонок прошел путь от техника до начальника строительных работ комбината. В качестве делегата принял участие в первом Всесоюзном съезде инженерно-технических специалистов.
Уже целиком войдя в положение дел, детально ознакомившись с тем, что происходило на колымских приисках, и наладив их снабжение, Э. П. Берзин летом 1932 года отправился в Москву. Он доложил правительству свой план освоения обширного края и строительства Магадана. Этот план предусматривал строительство дорог, порта, капитальных зданий, электростанций...
К этому времени на левом берегу Магаданки были обнаружены запасы глины и песка. В начале осени 1932 года заложили небольшой кирпичный завод, его первая продукция пошла на возведение здания электростанции. Вообще же к концу 1932 года на берегах бухты Нагаева и речки Магаданки было возведено в общей сложности 67 рубленых домов, 23 барака и 136 самых разнообразных, но более мелких жилых строений. Практически все это составляло т. н. жилой фонд Нагаево-Магадана, общая площадь которого насчитывала около девяти тысяч квадратных метров. Сюда входили и двадцать больших палаток, в которых проживала часть вольнонаемных дальстроевцев. Если же общую площадь жилого фонда разделить на их количество, то на каждого вольнонаемного рабочего и служащего приходилось по три квадратных метра жилья.
Помогал чем мог и материк. Вернувшись осенью в Магадан, Э. П. Берзин увидел целый ряд двухэтажных деревянных зданий, производивших самое благоприятное впечатление. Двадцать таких сборно-щитовых домов были привезены из Ленинграда в октябре 1932 года. Немногим больше завезли их и на следующий год, но уже с Сахалина. Установленные в кратчайшие сроки ударными бригадами заключенных, эти дома простояли более полувека в районе современных улиц Коммуны, Советской, Транспортной « Пушкина, дав кров нескольким поколениям магаданцев. Последние из них были снесены только в середине восьмидесятых годов.
После возвращения Э. П. Берзина с материка произошли и другие события, имевшие важное значение в жизни Магадана. Во многом это объяснялось тем, что окончательно определилось лицо Дальстроя. Теперь Э. П. Берзин был не только хозяйственным руководителем треста, но и уполномоченным Далькрайкома партии, Далькрайисполкома и органов ОГПУ по Колымскому краю. В приказе от 5 декабря 1932 года он объявил: «Общее руководство всей работой Дальстроя и Севвостлага осуществляется мной и моим заместителем т. Лившиц Я. С. с возложением на последнего непосредственного руководства работой Управления капитального и дорожного строительства и Управления автотранспорта. Начальник Севвостлага т. Васьков Р. И. является моим помощником по Дальстрою с возложением на него, помимо непосредственного руководства работой Севвостлага, также и руководства работой сектора труда и рационализации. На моего помощника т. Балынь Р. К. возлагается непосредственное руководство работой сектора снабжения и кооперативной секцией. Мой помощник т. Пемов А. Н. назначается начальником Управления по добыче полезных ископаемых»2. В связи с этим центр Охотско-Эвенского национального округа был перенесен из Нагаево в Аян, а все функции (равно как и строения), принадлежавшие окружным организациям, были переданы Дальстрою.
У историков нет единого мнения ни о личности первого руководителя Дальстроя, ни о характере деятельности этой организации — по крайней мере, в первый, берзинский, период ее существования. Не самую последнюю роль в этом играют выступления литераторов, публикации воспоминаний (документальных и художественных) репрессированных поэтов и писателей. Совершенно необъективным, на наш взгляд, является осмысление образа Э. П. Берзина в некоторых рассказах В. Т. Шаламова (умер в 1982 году), знавшего его еще по строительству Вишерского целлюлозно-бумажного комбината на Урале с 1929 года. Так как сам автор находился в Вишерских лагерях, а с августа 1937 года в лагерях Колымы, то все написанное им воспринимается как абсолютная истина. На самом же деле В. Т. Шаламов, достаточно хорошо знакомый с действительными фактами биографии 3. П. Берзина, допускает сознательный вымысел. Например, в рассказе «Хан-Гирей» (журнал «Советский воин», 1989, № 1) он пишет о нем, о боевом латышском стрелке (имеется в виду период первой мировой войны) и выпускнике Берлинского королевского художественного училища как о «полковом адъютанте», «любителе-художнике». «Берзин относился с полным презрением к людям,— утверждает В. Т. Шаламов,— не с ненавистью, а презрением». Вместе с тем, совершенно бесспорным представляется то, что именно при Э. П. Берзине Дальстрой, использовавший с большим размахом труд людей — которые и в тот период (начало тридцатых годов) не были в большинстве своем врагами Советской власти — на цели хозяйственного строительства, не стремился ужесточить существование осужденных и представленных в его полное распоряжение людей, а напротив, предпринимал меры, чтобы сделать его более или менее сносным.
В Магаданском областном краеведческом музее хранится первый номер газеты «Верный путь», вышедший 22 января 1933 года. В этом, издававшемся почти каждую неделю печатном органе УСВИТЛа говорится: «От второго декабря 1932 года приказом по Северо-Восточным трудовым лагерям ОГПУ разрешена колонизация заключенных на началах: 1. Право колонизации предоставляется всем заключенным, пробывшим в лагерях не менее одного года, а особо отличившимся — шесть месяцев. 2. Колонисты работают на предприятиях Дальстроя в качестве вольнонаемных, получая полностью заработную плату по роду выполняемых работ. 3. Колонистам предоставляется право переселить к себе свою семью с оплатой проезда за счет Дальстроя. 4. Колонисту выдается на обзаведение необходимым имуществом безвозвратная ссуда. 5. Члены семьи колонистов пользуются правом первоочередного получения работ на предприятиях Дальстроя. 6. Колонист работает».
Здесь нельзя не упомянуть и о том, что жизнь потребовала от руководства Дальстроя и в первую очередь от начальника Санитарного управления Я. Я. Пуллерица организации борьбы с таким страшным заболеванием, как цинга. «В целях борьбы с цингой и ее профилактикой,— сообщила 31 января 1933 года газета «Верный путь» (№ 2),— среди населения лагеря проводится ряд мероприятий: всем заболевшим выдается цинготный паек — винегрет, богатый витамином С. Кроме того, с целью укрепления организма широко выдается рыбий жир, настой стланика, лимонная кислота, клюквенный экстракт».
Наиболее эффективным средством стал упомянутый настой стланика, хвоя которого в результате многочисленных опытов была признана абсолютно безвредной для организма. Я. Я. Пуллериц и работавшие вместе с ним врачи Дальстроя спасли тысячи человеческих жизней. Это были жизни строителей Магадана, ближайших к нему лагпунктов, командировок и подкомандировок. Необходимо вспомнить еще один документ, изданный Э. П. Берзиным 16 декабря 1932 года: «Санотдел Управления Севвостлага как самостоятельную единицу ликвидировать. Медико-санитарное обслуживание лагеря возложить на медсанбюро гостреста «Даль-строй». Для медико-санитарного обслуживания лагерей организовать санитарные части: а) санитарную часть при комендантском лагпункте для медико-санитарного обслуживания всех командировок и отдельных лагпунктов в пределах Нагаево-Магадана до 13-го километра включительно; б) санитарную часть на базе 1-го дорожного участка на 86-м километре; в) санитарную часть на базе 2-го дорожного участка на 150-м километре. Организовать при комендантском лагпункте центральную больницу и центральную амбулаторию для обслуживания заключенных. Начальником санчасти при комендантском лагпункте и главным врачом центральной больницы по обслуживанию заключенных назначить з/к врача Михеева Федора Дмитриевича. Начальником санчасти 1-го дорожного строительного участка временно назначить лекпо-ма Ладур Петра Андреевича. Начальником санчасти 2-го дорожного строительного участка назначить врача Русакова Л. Е. Инспектора санотдела з/к врача Мазовецкого Сергея Антоновича назначить заведующим центральной лабораторией при комендантском лагпункте с одновременным исполнением санитарно-профи-лактической работы».
Если в 1931 году на всей территории Магадана были лишь такие улицы, как Октябрьская, Блюхера (или Блюхерская), Ленинская, Тунгусская, Ольская, Колымская, Якутская и Конный двор (затем — Пролетарская), то за период 1932—1933 годов к ним прибавились Портовая, Северосталинская, Рабочая, Газетная, Корейская, Возрожденская, Максима Горького, Дзержинская (ныне участок проспекта Карла Маркса от магазина «Восход» до ул. Парковой), Берзина, Коммуны, Советская, Комсомольская, Пионерская, Эвенская, Северная, Колымское шоссе, ДИТРа (сейчас — Школьный переулок), тогда же появились улицы Даниловская (Нагаево) и Зарубинская (Магадан), названные в честь своих строителей или первых жителей.
Улица Тунгусская спускалась к реке Магаданке. Она расположилась на месте старого зимника, проложенного коренными жителями этих мест и ведущего в район Олы. В настоящее время такой улицы нет, она поглощена Якутской и Пролетарской. А именно на Тунгусской улице жили в то время заместитель начальника производственного бюро Дальстроя латыш Карл Янович Зейтэ и его молодая жена, впоследствии известная писательница Антонина Коптяева.
Положение с жильем в городе-новостройке продолжало оставаться весьма напряженным, и Э. П. Берзин издал специальное постановление. Оно гласило: «20 апреля. Бухта Нагаева. Всякий въезд новых жильцов в строения, расположенные на территории поселков Магадан-Нагаево, независимо от того, кому эти строения принадлежат, может происходить не иначе, как с предварительного разрешения комендатуры бухты Нагаева. Лиц, допустивших въезд с нарушением настоящего постановления, подвергнуть штрафу в размере до двухсот рублей. Такому же штрафу подвергаются лица, самовольно занявшие площадь в домах, принадлежащих государственным, общественным, кооперативным и другим учреждениям и предприятиям».
Летом 1933 года лесовод-ботаник В. А. Голуб обнаружил в верховьях реки Магаданки большой участок строевого леса. Раскинувшийся на нескольких десятках гектаров, он поражал своим великолепием и... стал источником для дальнейшего строительства. По тринадцатикилометровой узкоколейке лес доставлялся в Магадан паровозом «Красный таежник». В то же время был начат эксперимент: из глины, мха и хвороста возводили глинобитные дома в районе второго километра строившейся Колымской трассы. Сама трасса усилиями заключенных, имевших на вооружении лишь кирку, лом, лопату и тачку, с каждым месяцем все дальше уходила в тайгу.
«Осенью 1933 года,— вспоминал известный геолог Б. И. Вронский,— я вместе с полевой партией возвращался на побережье для последующего отъезда в отпуск. В начале октября мы подошли к Элекчану, где за это время вырос сравнительно крупный поселок. Наше пребывание здесь совпало с приходом первой машины, которую по незаконченному «автопролазу» провел водитель Чернов. Он же за какие-нибудь двенадцать-тринадцать часов доставил нас в Магадан. Разместиться там оказалось негде. Пришлось нам расположиться на берегу Магаданки в своих же полевых палатках».
В конце 1933 года вступило в строй П-образное здание гостиницы более чем на сто номеров, возведенное чуть выше дома, в котором поселился с семьей Э. П. Берзин. Позднее надстроенное, оно сохранилось до наших дней во дворе многоэтажных зданий по проспекту Ленина. В новой гостинице нашли приют геологи, топографы, дорожники, а также строители, возводившие первые причалы морского порта.
Имевший большое значение для Магадана, получавшего все необходимое водным путем, порт сооружался под руководством уже упоминавшегося осужденного специалиста, 43-летнего инженера П. П. Будзко. Вопреки всем трудностям уже к лету 1934 года был закончен пятидесятиметровый причал. Здесь ошвартовывались не только советские, но и иностранные суда. Моряки со многих пароходов, восхищенные бурным ростом молодого города, оставили свои «автографы» на камнях в районе Каменного Венца, при входе в бухту Нагаева.
Здесь необходимо сказать, что в числе первостроителей Магадана — руководителей работ, инженеров, конструкторов, прорабов — кроме уже упомянутых М. А. Заборонка, П. П. Будзко, A. Г. Перна, В. И. Субботина, были и такие замечательные, самоотверженные труженики, как В. Д. Мордухай-Болтовской, B. В. Лашков, Е. В. Клементьева, А. Б. Тарханов, В. И. Бурдуков, В. В. Белов, М. Ф. Булычев и многие другие, пока еще остающиеся неизвестными.
Владимир Дмитриевич Мордухай-Болтовской происходил из старинного русского рода, был сыном генерала. Окончив за восемь лет до революции Петербургский институт инженеров путей сообщения, он затем получил большой практический опыт, работал на крупнейших стройках России. В 1923 году Председатель ВЦИК М. И. Калинин выдал В. Д. Мордухай-Болтовскому удостоверение, в котором характеризовал его как «опытного инженера и честного работника», однако это не спасло его от обвинений во вредительстве, и в конце двадцатых годов инженер оказался на Вишере. Летом 1932 года Мордухай-Болтовской был назначен начальником строительного отдела Дальстроя, сменив на этом посту П. П. Будзко. Под руководством Мордухай-Болтовского группа инженерно-технических работников успешно решила ряд изыскательских и строительных проблем. «Сюда относятся,— писал Э. П. Берзин,— работы по проектированию и изысканию автобазы в Нагаево-Магадане, электростанции, центрального отопления, перехода через речку Магадан, а также отдельные работы, связанные со строительством Нагаевского порта».
Австрийский коммунист Антон Густавович Перн многое повидал, прежде чем оказался в Советской России. Когда произошла Октябрьская революция, ему было двадцать два года. Через пятнадцать лет, пройдя «школу» Вишеры, он оказался в бухте Нагаева — в составе той, самой первой группы сотрудников Дальстроя, прибывшей на пароходе «Сахалин». Почти год он руководил всем жилищным строительством в Магадане, а затем трудился под руководством П. П. Будзко. Вместе с П. П. Будзко работал и инженер Сергей Константинович Мурзаев, окончивший Петербургский институт путей сообщения еще в 1899 году. Крупнейший специалист своего дела, он также был знаком Э. П. Берзину еще по Вишере.
Летом 1932 года приехали в бухту Нагаева А. Б. Тарханов, В. В. Белов, а осенью — В. В. Лашков и Е. В. Клементьева. 27-летний Александр Богданович Тарханов уже имел опыт строительства. Назначенный прорабом, он возводил жилые постройки и первую в городе гостиницу. Владимир Васильевич Белов работал техником-конструктором строительного сектора Дальстроя, затем — в проектной группе Нагаево-Магаданского строительного района и на Марчеканском заводе.
Недавно обнаруженный документ рассказывает еще об одном первостроителе Магадана — Николае Дмитриевиче Андрееве. «Образование среднетехническое,— говорится в протоколе заседания аттестационно-испытательной комиссии Управления строительства Нагаево-Магаданского района,— окончил Московское училище, техник-строитель. Производственный стаж с 1917 года. Последнее место работы до поступления в Дальстрой — прораб 4-го участка и старший техник 2-го участка строительства Вишерского комбината. Имеет достаточную теоретическую подготовку. Считать полезным работником Дальстроя».
Подобные аттестации получили и инженеры В. В. Лашков и Е. В. Клементьева. Особо хочется выделить Екатерину Владимировну, которая окончила морской (!) факультет Ленинградского строительного техникума и, будучи совсем молодой, уехала в 1929 году в Соликамск, где работала прорабом. Затем она строила Магадан, возводила вместе со своими коллегами не только промышленные объекты, но и те сооружения, без которых Магадан в те годы нельзя было представить. Приведем в качестве примера, пусть, может быть, и противоречащего нашим представлениям о тогдашнем отношении к подобным «объектам», приказ 3. А. Алмазова, замещавшего Э. П. Берзина во время его отпуска на материк в 1934—1935 годах: «Отмечая точное и своевременное выполнение моего распоряжения о постройке карантинного лагпункта и подготовке к приему приезжающего этапа з/к и вольнонаемных, в результате чего этап размещен в хорошо оборудованных каркасных палатках, обмундирован и снабжен хорошим питанием — премирую: начальника стройотдела Прахова Ивана Ни-кифоровича, старшего десятника строительства Кремлева Игнатия Васильевича...»
Подобные факты нельзя игнорировать, как нельзя не сказать и о том, что Э. П. Берзин и его соратники вкладывали много труда в организацию первых клубных учреждений, театра, музея, педагогического техникума, в издание газет. Уже в 1933 году на сцене Рабочего клуба (он находился недалеко от реки Магаданки) проходили спектакли самодеятельных артистов. Тогда же в центре Магадана было построено здание Дома инженерно-технических работников, где открылась неплохая библиотека, организовывались выставки новых книг и журналов, всегда можно было почитать газеты и поиграть в шахматы. При клубе УСВИТЛа (он находился в той части проспекта Карла Маркса, которая тогда называлась улицей Дзержинского) открылся театр, основная часть его труппы состояла из профессиональных артистов.
Многие первые постановки клуба УСВИТЛа были связаны с именем талантливого музыканта Олега Михайловича Долгорукого. Происходивший из старинной дворянской семьи, он родился в год начала первой русской революции. Четырнадцатилетним во время гражданской войны был вывезен за границу; учился в США, окончил консерваторию и университет в Лос-Анджелесе, был пианистом и дирижером. В 1930 году О. М. Долгорукий вернулся на родину. Был арестован и осужден сроком на пять лет. На Колыму прибыл летом 1932 года, использовался на должности заведующего музыкальной частью. В 1935 году Долгорукий освободился. В том же году в клубе УСВИТЛа стала играть 31-летняя вольнонаемная актриса Елена Михайловна Соколовская, до этого выступавшая в Москве как камерная певица. Перешедшая затем в театр имени М. Горького, она сыграла здесь в сотнях спектаклей и покинула его только в конце 1947 года.
В середине тридцатых годов здесь выступали ленинградка Е. М. Негина и ее сын М. А. Бибер. Елена Михайловна Негина — актриса еще с дореволюционным стажем, во время гражданской войны она работала в дивизионном театре. Затем играла в драматических коллективах Ленинграда, Порхово, Дно, являлась их художественным руководителем. В январе 1934 года 51-летняя Е. М. Негина была арестована, обвинена в контрреволюционной деятельности и вместе с сыном отправлена на Колыму. После освобождения в 1936 году продолжала заниматься театральной деятельностью, работала в Магадане, в Оротукане, Мяките и опять в Магадане. Только осенью 1943 года, будучи художественным руководителем Дома пионеров, Елена Михайловна Негина выехала на материк.
В 1936 году на сцене клуба УСВИТЛа дебютировал еще один актер с немалой человеческой и театральной судьбой Иван Васильевич Эллис. Еще в 1927 году он окончил Государственную высшую режиссерскую мастерскую. После ее окончания работал режиссером Свердловского театра, главным режиссером Горьковского и Ивановского театров, а свои первые шаги на театральной сцене он сделал еще до революции, окончив Московский университет и драматические курсы при МХАТ — на сцене этого прославленного учреждения. Он был мобилизован в годы первой мировой войны, принял участие в революционных событиях в Москве в 1917 году. Партия послала его на работу начальником Управления уголовного розыска, затем — комиссаром на Юго-Восточный фронт. К сценической деятельности И. В. Эллис вернулся в театре В. Э. Мейерхольда. В 1935 году И. В. Эллис был необоснованно репрессирован и оказался на Колыме. Лишь спустя двенадцать лет этот необычайно талантливый человек смог вернуться на материк.
К лету 1933 года в Магадане сложился Охотско-Колымский краеведческий кружок (ОККК), который избрал постоянное бюро в составе 7 членов и 4 кандидатов. Его председателем первоначально был начальник УСВИТЛа Р. И. Васьков, затем помощник директора Дальстроя по политчасти В. В. Репин. С осени 1933 года ответственным секретарем постоянного бюро ОККК стала Л. Я. Наровчатова, только что приехавшая тогда в Магадан cg своим юным сыном Сережей, будущим известным поэтом, Героем Социалистического Труда. «Работать я приехала по договору,— вспоминала она,— и через несколько дней по приезде явилась в дирекцию Дальстроя за назначением. Каково же было мое удивление, когда мне предложили работу по краеведению».
25 декабря 1933 года постоянное бюро ОККК приняло постановление о проведении первой краеведческой выставки и обратилось с просьбой в Коопсоюз, в дирекцию Дальстроя и в Управление уполномоченного Далькрайисполкома о выделении средств для ее организации. Всеми работами стала руководить музейно-выставочная комиссия, а научным оформлением выставки занимались Л. Я. Наровчатова, П. Н. Дороватовский и В. А. Злотин, 9 февраля 1934 года она открылась в помещении клуба УСВИТЛа и демонстрировалась в течение шести дней. После обсуждения результатов выставки было решено организовать Охотско-Колымский краеведческий музей и передать ему все экспонаты.
30 марта 1934 года музей был открыт. Первоначально он находился «в одном из стандартных домов (№ 12) Магадана», а в начале июля получил здание бывшей комендатуры по улице Сталинской (позднее она слилась с Пролетарской), где и поныне размещает свои экспозиции по природе и дореволюционному прошлому края. Часто первым директором музея называют Л. Я. Наровчатову, но с марта по декабрь 1934 года его заведующим «в порядке общественной нагрузки» (так записано в документе) являлся недавно освобожденный специалист 38-летний финансовый работник дирекции Дальстроя Цезарь Маркович Крон1. Затем его сменил В. С. Кагурин. Первыми научными сотрудниками музея стали заключенные Вольф Аронович Злотин и Павел Николаевич Дороватовский.
П. Н. Дороватовский еще студентом Ленинградского государственного университета занимался научной работой, связанной с проблемами рабочего и профсоюзного движения в России, являлся автором нескольких печатных трудов. После окончания учебы продолжал свои исследования в Ленинградском центральном архиве и в комиссии по изучению истории фабрик и заводов. В 1932 году 28-летний ученый был оклеветан и репрессирован, привезен на Колыму. Освободился П. Н. Дороватовский из заключения спустя десять лет, а затем только через три года вырвался на материк — в родной Ленинград.
На 1 января 1935 года в Охотско-Колымском краеведческом музее было 1065 экспонатов. За 1934 год его посетило более 25 тысяч человек, в 1935 году — уже свыше 33 тысяч. Интересно, что с июля по сентябрь 1935 года к заведованию Охотско-Колымским краеведческим музеем привлекался и находившийся тогда в заключении 61-летний Юрий Янович Розенфельд, который еще до революции вместе с легендарным Бориской искал первое колымское золото. С 1936 по 1952 год на этом посту работал Александр Полуэктович Хмелинин. До сих пор в областном краеведческом музее хранится письмо Н. К. Крупской от 3 января 1938 года, в котором она с удовлетворением отмечала, что его коллектив идет «по совершенно правильному пути».
Летом 1935 года в поселке открылся парк культуры и отдыха (комендант П. И. Семержис). Парк носил имя тогдашнего наркома НКВД Г. Г. Ягоды. В парке имелись детский городок, стадион, читальный павильон, танцевальная эстрада, бильярд, три волейбольных площадки, два теннисных корта, площадки для городков. Позднее здесь открыли тир, выстроили сорокаметровую парашютную вышку, стали показывать звуковые фильмы. На территории парка находился и МЭТ — Магаданский эстрадный театр, созданный в конце тридцатых годов.
К весне 1936 года строительство Магадана велось уже несколькими организациями: стройконторой Управления комендатуры, отделом капитального строительства Мортрана и стройотделом Управления автотранспорта. Общее количество рабочих составляло более трех тысяч человек. Учитывая размах строительства, Э. П. Берзин утвердил составленный тогда генерально-перспективный план Магадана и приказом от 10 апреля 1936 года предоставил начальнику стройконторы Управления комендатуры права городского архитектора.
Первый кирпичный завод расширил свое производство до трех миллионов кирпичей. В разных концах Магадана возникло еще несколько подобных предприятий. Руководимые С. С. Гартманом, прошедшим «практику» Вишеры, они выдавали крайне необходимую продукцию, которая летом 1935 года пошла на возведение двухэтажного Дома связи. Строившийся ударными темпами под руководством инженера Н. И. Орлянкина, он вступил в строй к 18-й годовщине Октября. Следующей новостройкой было двухэтажное здание погранотряда (ныне корпус политехникума на проспекте Ленина), а на заболоченной поляне напротив дома ИТР началось строительство четырехэтажной школы по проекту магаданских архитекторов.
«Школа, по-видимому, будет готова лишь к весне 1937 года,— сказал на 2-м съезде Советов Колымы в октябре 1936 года Э. П. Берзин.— Правда, школа получится неплохая. Такую можно было бы, не стыдясь, перенести даже в Москву».
Руководили ее строительством инженер А. Е. Ашанин и прораб. С. 3. Милочкин, участник первой мировой и гражданской войн, бывший начальник ремонтно-строительного цеха Краматорского машиностроительного завода. 1 апреля 1937 года состоялось открытие средней школы, а 20 июня она уже провожала своих первых учеников. Из одиннадцати трое — Павел Лаврентьев, Сергей Наровчатов и Юрий Щеголев — окончили школу с отличием. Аттестаты и подарки (импортные часы) выпускникам вручал сам директор Дальстроя.
В том 1937 году в Магадане появились четырехэтажный кирпичный дом на углу улиц Берзина и Колымского шоссе, двухэтажное деревянное здание фабрики-кухни на углу Колымского шоссе и улицы Пролетарской, цехи хлебозавода, который в течение нескольких месяцев освоил выпуск одиннадцати сортов хлебобулочных изделий. Самое непосредственное отношение к сооружению и этих объектов имел А. Е. Ашанин, а их досрочное введение являлось результатом «перековки» и «перевоспитания трудом», развития стахановского движения, проводимых руководством Дальстроя и УСВИТЛа. Так, 15 сентября 1936 года начальник УСВИТЛа И. Г. Филиппов утвердил «Положение о «мастерах социалистического труда» на производственных предприятиях и строительстве Дальстроя», в котором говорилось: «Право на получение звания «мастера социалистического труда» имеют лучшие ударники-стахановцы: а)систематически повышающие свои технические и общеобразовательные знания через специальные курсы *без отрыва от производства; б) дающие не менее 200% выработки по установленным нормам за нормальный рабочий день (при соблюдении всех требований в отношении состояния рабочего места, техники безопасности, безаварийности работы и качества продукции) ; в) отличающиеся примерной дисциплиной (не имеющие в течение года проступков и замечаний) и активным участием 5в общественной работе и политучебе».
Кто и когда впервые назвал Магадан городом, установить теперь невозможно. Корреспондент «Тихоокеанской звезды» рассказывал читателям еще 28 июля 1934 года: «Город носит название Магадан. Это — центр Охотско-Колымского края. Но что скажут вам семь бессмысленных букв? Если бы вы даже в фабрично-заводской десятилетке были самым лучшим учеником по географии и никогда не проливали слез у глобуса, вы все равно без кашей помощи этот город на карте не найдете. Он так молод, что не успел попасть ни в один учебник географии, ни на одну карту. Полтора года назад здесь была непроходимая тайга. Город вырос меньше чем за год. Чтобы точно знать местонахождение Магадана, возьмите карту Севера Дальневосточного края, найдите, скажем, Охотск и поднимайтесь по морскому берегу вверх на север, до так называемой Тауйской губы. Найдите бухту Нагаева, а вот в полутора километрах от этой бухты, где сейчас построен порт — и будет город Магадан».
О Магадане как о городе писали центральные газеты и журналы. О нем, его людях рассказывал побывавший здесь летом 1936 года в качестве корреспондента «Правды» писатель Борис Горбатов. Размахом строительства нового города был восхищен и приехавший год спустя один из авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» Евгений Петров. «Магадан — культурный город»,— сообщал он в № 7 журнала «Октябрь» за 1937 год. О городе, возникшем на берегах Охотского моря, рассказали своим читателям журналы «Вокруг света» и «Пионер».
Журнал «Наша страна», выходивший под редакцией старого большевика Ф. Я. Кона, в № 11 за 1938 год напечатал большой очерк Н. Костарева «Магадан». Снабженный семью фотографиями и картой Колымы, на которую был нанесен новый населенный пункт на берегу бухты Нагаева, он очень живо повествовал о возникновении и развитии молодого города. Справедливости ради нужно отметить, что в одном из томов Большой Советской Энциклопедии, изданном в то же время, Магадан характеризовался как «поселок в Дальневосточном крае». Однако Малая Советская Энциклопедия еще в 1937 году писала: «Магадан, Магодан — новый город (начат строительством в 1932 году), организованный центр Верхне-Колымского горнопромышленного района. Магадан расположен в пяти километрах от порта Нагаево, около десяти тысяч жителей (1936 г.). Имеется электростанция, радиостанция, водопровод, канализация, гостиница, больница с рентгеновским кабинетом, водолечебница с теплыми морскими ванными, клубы и звуковые кинотеатры, типография и т. д. Издается газета «Колымская правда». Имеется парк культуры».
Городом Магадан назван и в десятках дошедших до нас документов тех лет. Так, многие северяне знают имя Татьяны Маландиной, погибшей от рук бандитов в Оротукане 4 марта 1937 года. В Магаданском областном краеведческом музее хранится удостоверение от 3 июля 1935 года, в котором говорится, что оно выдано Т. М. Маландиной, работавшей на съемке города Магадана-Нагаево, на территории которого ей разрешается строить и закладывать геодезические знаки, а также производить геодезическую и топографическую съемки. Четыре с половиной месяца она вместе со старшими топографами Г. Кузнецовым и М. Тимохиным проводила эту работу, за нее была награждена грамотой.
Название «город Магадан» стало ставиться даже на спортивных книжках и грамотах, выдаваемых победителям различных соревнований. Присутствует оно и в одном из последних подписанных Э. П. Берзиным распоряжений по благоустройству: «В целях ликвидации антисанитарного состояния на территории г. Магадана и пос. Нагаево всем учреждениям, предприятиям и хозоргани-ациям очистить территорию, занимаемую ими, а также на тридцать метров от границ участка во все стороны, и вывозить мусор на свалочные места. Всем жителям очистить территорию вокруг своих домов в таком же радиусе и скучить мусор. Необходимый хозинструмент получить в конторах жилрайонов города. Управлению комендатуры Магаданского района Дальстроя и коменданту поселка Нагаево обеспечить город мусорными ящиками и предоставить потребное количество транспорта для своевременной и регулярной вывозки мусора. Настоящее обязательное постановление вступит в силу с 30 апреля 1937 года сроком на один год и распространяется на город Магадан и поселок Нагаево».
И все же, придавая строительству и благоустройству Магадана-немалое значение, руководство Дальстроя во главе с Э. П. Берзиным считало Магадан в административном плане всего лишь..„ временным центром. Сохранившиеся документы свидетельствуют,, что настоящий центр Колымы оно предполагало разместить в районе Таскана, полагая это место более выгодным в географическом отношении. На берегу же бухты Нагаева должен был располагаться город-порт, перевалочная база для снабжения приисков и поселков. Планам Берзина и его соратников не суждено было сбыться: оклеветанные и репрессированные, они погибли в годы культа личности. Административный центр региона остался в Магадане.
С конца 1937 года начался сложный период в жизни города. Ранее известные имена теперь должны были быть забыты, ибо они стали именами «вредителей», «шпионов», «врагов народа».
19 декабря 1937 года был арестован Э. П. Берзин. В качестве обвинений, предъявленных ему, были: шпионаж в пользу Англии и Германии, создание «контрреволюционной шпионско-диверсионной троцкистской организации» с целью передачи золотых богатств Японии. Первые пункты обвинения готовились в Москве, последующие, по всей видимости, — на Колыме. Истоки их вели от «заговора послов», в разоблачении которого Э. П. Берзин участвовал в 1918 году, но будто бы тогда вместе с латышскими стрелками на самом деле готовил переворот против Советской власти, активно помогал английскому послу Локкарту.
Подобная версия была «подброшена» самим Локкартом в его книге «Буря над Россией», опубликованной в начале 30-х годов. Конечно, она никогда бы не получила хода, если бы в Наркомате внутренних дел не задумали расправиться с Э. П. Берзиным. В «вину» Э. П. Берзину и работавшим с ним также ставилось гуманное отношение к заключенным. «Нарушение минимальных основ лагерного режима,— указывалось в «Объяснительной записке к отчету за 1937 год», составленной заместителем начальника Дальстроя комбригом А. А. Ходыревым и начальником планово-финансового сектора Дальстроя А. Б. Меерсоном,— установление одинаковой платы з/к и вольнонаемным и целый ряд других вопиющих нарушений привели к разложению лагеря и срыву трудовых навыков и норм».
И еще одно обвинение. Журнал «Знамя» (1988, № 1—4) опубликовал исторические очерки Роя Медведева «О Сталине и сталинизме», в которых упоминается первый директор Дальстроя. Так, в № 3 (с. 147) говорится: «В 1937 году был расстрелян организатор первых лагерей на Колыме, бывший командир дивизии латышских стрелков Э. П. Берзин». А в № 4 (с. 196) указывается: «К 1937 году на Колыме существовал уже настоящий культ личности ослепленного властью начальника колымских лагерей Берзина». К сожалению, эти, ничем не подтвержденные, высказывания автора не соответствуют действительности, являются искажением исторических фактов. Э. П. Берзин был всего лишь (в годы гражданской войны) командиром дивизиона латышских стрелков. Нет каких-либо весомых данных (кроме того, что Берзин жил на улице, носящей его имя, как носили это имя один из приисков, транспортная артель, пароход и школа), позволяющих говорить о культе его личности на Колыме. И расстрел Э. П. Берзин был не в 1937-м, как утверждает Р. Медведев, а 1 августа 1938 года.
На Колыме, в Магадане и на материке были арестованы на чальник Сануправления Я. Я. Пуллериц, начальник Мортранг Э. О. Лапин, начальник УСВИТЛа И. Г. Филиппов (его смени/ отличавшийся особой жестокостью по отношению к заключенным С. Н. Гаранин), секретарь партийной организации Мортрана Я. Р. Озолин, начальник авиаотряда В. М. Старевич, начальнии особого сектора К. Г. Калнынь, начальник Управления автотранспорта И. Е. Притулюк, начальник планово-финансового отдела Дальстроя Л. М. Эпштейн и многие, многие другие.
26 декабря 1937 года президиум Ольского райисполкома постановил: «Учитывая ходатайство рабочих, служащих, инженеров и техников авторемонтного завода и общественности г. Магадана... улицу Берзина переименовать, присвоив ей имя тов. Сталина». Тем, кто формировал в те годы общественное мнение, этого решения показалось мало, и на митинге рабочих Магаданского хлебозавода была выдвинута резолюция: «Присоединяясь к решению коллектива авторемонтного завода о присвоении самой лучшей улице г. Магадана имени тов. Сталина, мы просим присвоить одной из лучших улиц города имя нашего любимого наркома тов. Ежова».
Последнее переименование так и не состоялось — может быть, впопыхах забыли об этой затее, а затем и имя «любимого наркома» перекочевало в другой разряд... «Советская Колыма» в 1938 году публиковала из номера в номер разгромные статьи, разоблачала «саботажников», «террористов» и «вредителей», орудовавших в Магадане. «Первое полугодие,— писала газета «Советская Колыма» 25 июня 1938 года,— завод (Марчеканский.— Сост.) работал неудовлетворительно. Прежний руководитель предприятия враг народа Бирюков глушил критику, зажимал инициативу, делал все, чтобы сорвать выполнение программы». В числе арестованных весной-осенью 1938 года были: начальник Управления связи Дальстроя А. И. Орлянкин, его заместитель Г. С. Кильдишев, начальник авиаотряда М. В. Бойцов, заведующий Домом политического просвещения С. И. Шампаньер, заместитель управляющего авторемонтного завода 3. А. Шатский, заведующая поликлиникой Н. Г. Бабина, директор Марчеканского завода М. А. Бирюков, директор Магаданского горного техникума С. П. Беляев.
Не выдержав издевательств, погибли в магаданской тюрьме начальники Колымского и Приморского управлений сельских и промысловых хозяйств И. С. Ткачук и А. П. Кац, секретарь парткома Мортрана Дальстроя Я. Р. Озолин, начальник строительства Приморского управления сельских и промысловых хозяйств А. Г. Перн, заведующий рыбными промыслами Колымского управления сельских и промысловых хозяйств М. Ф. Пупышев, главный врач Магаданской больницы А. Е. Вартминский. Кампания по разоблачению врагов народа наложила отпечаток и на? дальнейшее строительство города. Проекты многих производственных и жилых построек были объявлены вредительскими, далекими от специфики Да
От строительства поселка до начала Великой Отечественной войны (1929-июнь 1941 г.).
