Есть в спорте ИМЕНА, что словно парус взмывают ввысь над обыденностью жизни, увлекая за собой и нас, простых смертных, любителей, болельщиков, маня своим примером. В этих Именах – отзвук эпохи, исторический отпечаток времени, когда успехи и неуспехи отечественного спорта страна переживала как свои собственные. Одно из таких Имен – Елена Вяльбе. Вы помните, совсем еще недавно: едва лишь снег покроет землю, по экранам телевизоров замелькает маленькая стремительная фигурка лыжницы.
Яркая шапочка, надвинутая на лоб, озорные карие глаза, победно вскинутые вверх руки на финише... и со всех сторон только и слышишь – Вяльбе, Вяльбе, Вяльбе... В лучшие свои сезоны она побеждала столь часто и так ярко, убедительно, что мы и не помним ее поражений, хотя и они, конечно же, бывали.
Многократная олимпийская чемпионка, неоднократная чемпионка мира... Не счесть ее побед.
Корреспондентами разных стран о Вяльбе написаны тысячи и тысячи вдохновенных строк. О ней все хотелось знать, все перипетии, повороты ее личной судьбы казались важны и интересны. Но мало кто вспоминал – так, если мельком, скороговоркой – о худенькой, в чем душа держится, маленькой девочке Лене Трубицыной. Это потом уже она стала Вяльбе, царицей лыж.
Какой путь пришлось ей одолеть? Как удержалась она на этом пути? Откуда взялись воля и упорство?
...Мы сидим с Еленой Вяльбе в одном пустынном московском кафе, и она, как и уговорено, рассказывает о своем детстве, о первых шагах по лыжне, о родном городе, о многом другом, чем запомнилась начальная пора жизни.
Когда человеку едва за тридцать, это не очень простая задача. Детство не так уж далеко ушло, не выкристаллизовалось в четкие, в чем-то ностальгические воспоминания. И потому наш разговор о прошлом получился не только о нем, перемежаясь реалиями сегодняшнего дня.
Потом уже дома, прослушав магнитофонную запись, я отказалась от мысли по-журналистски выстраивать рассказ Лены, собирать воедино рассыпанные по нему разновременные факты. Пусть он, этот рассказ, читатель прочтет таким, каким он был в действительности – непосредственным, перескакивающим с одного на другое, живым. Пусть сохраняет свою естественную интонацию. Так, думаю, вернее можно почувствовать простой, открытый и добрый характер знаменитой спортсменки.
Нина ШКОЛЬНИКОВА
Линия судьбы на огородной грядке
Город моего детства – Магадан. Я родилась там, и мама моя родилась в Магадане. Все корни у нас – магаданские. А магаданец-то ведь надолго, навсегда. Кто бы куда ни уехал потом... Стоит хотя бы несколько лет прожить. Вот и здесь, в Москве, каждый год 31 августа у Большого театра собираются магаданцы. По традиции. Здесь можно встретить кого угодно.
Я и сейчас живу, работаю в Магадане, хочу, чтобы мой сын учился в этом городе. В Москве у меня дом, квартира, я маму сюда перевезла, когда ей почти 50 лет исполнилось, я часто бываю тут по работе, но по Магадану у меня ностальгия была какая-то всегда.
Вот говорят: как в таком городе жить? Погода плохая, летом холодно, зимой такой мороз, растительность чахлая. Ничего, это меня не страшит. Там – хорошие люди! Вот главное...
Мама меня воспитывала одна, без папы, много работала. И потому до 8 лет я жила у бабушки в Приморье, городок такой – Сучан, сейчас Партизанск называется.
А вернулась я в Магадан, когда уже во второй класс переходила. Мы с мамой жили в большом собственном доме. И как только пришла зима, выпал снег, я тут же встала на лыжи. Это было так естественно для магаданской ребятни. Мне кажется, у всех детей в городе были лыжи, деревяненькие, конечно, простенькие, но были. И со своей подружкой Галей Ивановой каждый день торили свою лыжню в нашем огороде за домом.
А мимо нашего огорода (судьба!) проходила лыжная трасса, где занимались дети детско-спортивной школы. И все время они ломали наш забор! Чтобы эту трассу проложить. Я все ругалась с ними: «Это наш огород, чего вы лезете, что вам места мало», и прочее. Но когда я сама стала лыжницей, поняла: когда снегу было мало, круг трассы действительно должен был лечь так, а не иначе. Потом, когда снегу этого наваливало выше крыши, там и забора-то никакого не было видно. У нас же заборы низенькие, не то что в Москве. У нас все проще.
И однажды тренер сказал: «Ну что вы, девчонки, все скандалите с нами, катаетесь тут одни, может быть, вы будете ходить к нам на лыжную базу?»
Мне тогда было девять лет, я училась в третьем классе.
Ходить на базу? Честно признаюсь, нас с подружкой не столько лыжи заинтересовали, мы и без всякой базы могли на них бегать сколько влезет... Сейчас даже смешно вспоминать об этом, но все так и было. Возможно, даже кто-то уже писал об этом. Раньше ведь не было жевательной резинки, зато была такая российская лыжная мазь, которую все жевали. И мы подумали: будем ходить на базу – а там этой мази!
Будем жевать сколько захотим. И на самом деле ведь жевали! Синюю, зеленую, красную... Вкуса у нее никакого, обычная смола, немного какого-то красителя. Вреда от нее, к счастью, не было никакого. Никто никогда не отравился. Во все времена жевали. И до нас жевали и после нас. Мазь «Темп».
Первый тренер, у которого я стала заниматься, был Геннадий Филиппович Попков. Я три года у него тренировалась. Но почти сразу же меня приметил тренер нашей сборной магаданской команды. И я, такая маленькая, была уже среди взрослых. Не знаю почему, то ли потому, что я маленькая была и по возрасту и вообще маленькая, ко мне относились как-то особенно. Тогда, я помню, летом школа уезжала на все три месяца в летний спортлагерь в Приморье, в местечко Шамора под Владивостоком. А таких маленьких, девятилетних, почему-то брать не разрешалось. А меня все же брали, под чужой фамилией, с чужими метриками.
В лагере мы тренировались, купались. Мне очень нравилось там жить. Вообще нравилось тренироваться. Хотя в детстве я и не думала о том, что вот буду всерьез заниматься лыжами, посвящу этому жизнь.
До того как я стала заниматься лыжами, я очень хорошо училась в школе. А потом все больше и больше отвлекалась от учебы – сборы, соревнования. Школа постепенно отошла на второй план. И потом, мне кажется, я и лыжами-то занималась, чтобы в школу не ходить. Было такое время.
Школу я тем не менее закончила без троек. Потому что мама у меня была строгая, она и сейчас, собственно, такая. Но у меня не было желания с утра до вечера сидеть над учебниками. Я приезжала, сдавала все как положено. Училась как бы экстерном.
Зимами мы очень мало бывали в Магадане – сильный мороз не позволял тренироваться, мы выезжали в Свердловск, другие места. Это уже с одиннадцати моих лет.
До этого зимами мы, как правило, тренировались в зале. Каждый день, кроме понедельника, приходили на занятия. Каждое воскресенье – соревнования. Но стать на лыжи посреди зимы редко когда удавалось, в Магадане – очень холодно!
И все равно тренироваться было очень интересно! В нашей школе было на кого равняться. И до меня там занимались достаточно серьезные спортсмены – члены сборной команды Советского Союза, чемпионы Центральных советов различных спортобществ... И я вовсе не явилась в школе самой первой ласточкой в мастерстве и последней. И после меня воспитанники школы ездили на чемпионаты мира даже, ну не становились там чемпионами, но ездили, выступали.
У нас очень хорошие были тренеры, из тех людей, что всего себя отдают любимому делу. Я больше десяти лет занималась у Виктора Максимовича Ткаченко, он до сих пор работает тренером. Мы с ним почти всю мою сознательную жизнь (в лыжах, конечно) прошли вместе. Он в свое время не отдал меня в сборную юниорскую команду, хотя очень его просили об этом. Он вел меня сам. Когда время подошло, он вместе со мной пришел туда тренером работать, его пригласили в Москву.
Потом также просили, чтобы он отдал меня во взрослую национальную команду, но Виктор Максимович очень был против этого. Он знал, что я такой человек: мне сколько скажут сделать на тренировках, столько я и сделаю. А это не всегда хорошо в спорте. Я не могла еще тогда себя четко контролировать, а у моего тренера был уже такой опыт: он отдавал спортсмена и тот «сгорал», пропадал, по сути.
А потом... Потом я в юниорском еще спортивном возрасте вышла замуж, стала Вяльбе, родила сына. В девятнадцать лет. И Виктор Максимович не позволил мне на этом закончить свою лыжную карьеру, сидеть дома с ребенком. Буквально через десять дней после родов я стала тренироваться, а через полтора месяца уехала на сборы. А сына отдала на воспитание взрослым людям...
А в доме должен был быть порядок
Теперь, когда я вспоминаю нашу магаданскую спортшколу, я понимаю: лыжи очень дисциплинировали нас, детей. Достаточно серьезный был график жизни. Утром мы ходили в общеобразовательную школу, возвращались и успевали за небольшой промежуток времени – где-то с часу до трех почти – что-то выучить из уроков, с какими-то домашними заботами справиться. В три часа мы уже приходили на занятия лыжной секции, тренировались там до шести вечера. И так ежедневно. Это очень обязывало, когда тебе нужно в сжатые сроки успеть и «на лыжку» (так у нас говорят в Магадане) сходить, и уроки успеть сделать, и в доме должен был быть порядок. Я уже говорила – мама у меня строгая была. Собаки должны быть накормлены (одна была в доме, одна на улице), куча всяких котов, и прочее...
Очень я была увлечена. Мне нравилось, когда на нашу «лыжку» приходили девочки, которые ездили по всему Советскому Союзу и даже за границу. Мы были еще маленькими, и они, уже взрослые, повидавшие мир, казались нам некими идолами... Приятно было рядом посидеть. Она – мастер спорта! У меня на самом деле дух захватывало рядом, допустим, с Наташей Фокиной. Хотелось ее лыжи потрогать, погладить... Достаточно приятное чувство.
А в пятом классе я сама – представьте! – поехала в Ленинград. Из Магадана – в Ленинград! Мы там ходили на экскурсии в Эрмитаж. Все помню как вчера. С той поры я тысячу раз бывала в Питере и ни разу больше не была в Эрмитаже. Всегда не хватало времени!
Тогда же, в детстве – не передать всех грандиозных впечатлений. Мама даже не была в Ленинграде, а я – пожалуйста!
А подружка моя Галя Иванова, с которой мы вместе пришли в секцию, в классе девятом оставила лыжи. Она очень хорошо училась в школе, а в лыжном спорте не обнаружилось у нее особого дара. Мы вместе тренировались, но я всегда была на голову выше...
В чем он, этот дар, заключается? Чувствовала ли его в детстве? В самом маленьком возрасте, лет до 13, я на соревнованиях была и последней и предпоследней. И не знаю, я тогда как-то не расстраивалась, мне было все равно. Все равно интересно выступать. Мне всегда больше нравилось соревноваться, чем тренироваться. Всегда, в любом возрасте.
Мне говорят: вот лыжи такой специфический вид спорта, идешь по трассе, соперники где-то там-сям, а ты один сам с собой. И вовсе это не так. Какое тут одиночество! Тренеры стоят вдоль трассы, тебе кричат, как ты бежишь, ты уже думаешь, как строить бег дальше. Тебя догоняют, ты догоняешь... Никогда мне не казалось, что я одна.
И каждое воскресенье – праздник!
В школе мы жили не одними лыжами, конечно. Устраивали танцы по субботам на нашей базе. А был это обыкновенный школьный подвал, где стояли лыжи. У нас был график дежурств, мы сами следили за порядком. А уж в субботу! Никаких особенных нарядов мы не надевали, были, как всегда, в спортивных штанах. Да и состояли в секции одни девочки. Так уж было между тренерами распределено, кто девочек тренирует, кто мальчиков. А в воскресенье, каждое, когда погода позволяла, мы выезжали на трассу, на соревнования, а потом все вместе возвращались на базу, раскрывали свои сумки с захваченной из дому едой, термосами – устраивали чаепитие. Весело было.
Такие традиции нам всем очень нравились, бывало, девочки уговаривали мам испечь торт к какому-то событию. К дню рождения, например. Все дни рождения мы непременно отмечали вместе.
Но мама моя с трудом, надо сказать, воспринимала в детстве мои занятия лыжами. Мне часто нездоровилось, у меня болели уши. Я постоянно простывала. И мама все время пыталась на меня надеть какой-то пуховый платок. Я его быстренько снимала, как только исчезала из ее поля зрения. Потом она, видимо, поняла, что это бесполезно – отвлечь меня от лыжных занятий. Но душа ее не лежала к ним.
Помню, когда мне уже было лет 12 или 13, я обратилась к маме: «Мне нужно купить лыжи за 500 рублей». На что она мне сказала: «Передай своему тренеру, что у тебя мама по ночам не работает». Я, конечно, не поняла ее слов, она работала заведующей складом и, бывало, дежурила ночью. Я с испугом спросила: «Мама, а что у тебя свет отключили?» Смешно вспоминать.
Мама вообще очень много работала, ничего не успевала. И многие обязанности по дому лежали на мне – наколоть дров, воды наносить. У нас был большой собственный дом. Сейчас его уже нет, давно снесен, там теперь большие пятиэтажные здания.
Наш огромный дом был так велик (или в детстве так казалось?), что мы часть его сдавали. У нас жила одно время учительница, работавшая в школе продленного дня. Я ее страшно не любила. Она всегда моей маме все про меня рассказывала. Теперь-то я понимаю, что ничего плохого она не делала, говорила все как есть. Может, хотела предостеречь от чего-то плохого? Но меня бесполезно было предостерегать. Если даже меня мама наказывала, не пускала на «лыжку», запирала в доме, едва она уходила на работу, я в окно вылезала и убегала. Иногда и куртку при этом порвешь. Мама лишь тогда догадается. Ну, ничего страшного, только лишь ремень гулял иногда по мягкому месту. Да, мама меня наказывала. Был такой метод воспитания. Время, наверное, было другое, но я вот не могу так обидеть своего ребенка.
Но мне потому, наверное, легче, что мы с моим сыном как друзья. Он часто повторяет мне: «Мы с тобой, мама, как брат и сестра». Теперь, когда возникают моменты, которые мне не очень нравятся, я ему говорю: «Не заставляй меня повышать на тебя голос, мне это не нужно и тебе тоже». Он это все очень хорошо понимает, ему даже нравится, когда я так говорю. Конечно, он же ребенок, иногда ему что-то не хочется, с собакой, например, погулять или вынести ведро...
А как мама раньше колола дрова и носила воду?.. Он все это знает. Знает, где стоял наш дом, где я начинала бегать на лыжах. Многие говорят, что у моего ребенка какое-то особое чувство ответственности, как будто он не хочет, чтобы мне было стыдно за него, не хочет опозорить имя. Хотя он никогда и вида не подает, кто его мама.
Самое главное, я хочу, чтобы он хорошо учился, он это чувствует и очень старается. Весь в науках, весь в учебе, у него ни на что не хватает времени.
Спортом он не занимается. Именно поэтому. До пятого класса учился в эстонской школе, где не преподавался русский язык. И когда я забрала его от папы к себе, ему пришлось меньше чем за один год (с ноября до мая) изучить русский язык, начиная от алфавита. И английский в Эстонии он изучал только первый год. Ему было очень трудно.
Уходил из дома в 8 утра, возвращался в шесть вечера, в шесть двадцать. И не разу мне не сказал: «Мама, я так устал». Хотя я видела, как он утомляется, так его жаль было. Иногда он даже засыпал над книгой. Но сейчас ему стало полегче – переехав в Магадан из эстонской школы, он сумел нагнать программу нашей трудной магаданской гимназии, где дети уже в пятом классе свободно болтают по-английски. Но он очень хотел жить со мной, жить в Магадане, он тут и раньше не один год жил, знает все.
Когда я сравниваю себя в детстве с моим сыном, мне кажется, я была более безответственной.
И все-таки всегда тянуло домой
Помню ли я свою первую победу? Самую первую? Даже трудно ответить. Вспоминаю, как мы когда-то выиграли эстафету на первенство Магаданской области. Все думали: хорошо, если будем вторыми, третьими. А о первом месте никто и не мечтал. Наш тренер обещал нам даже за второе место «лапки» подарить. «Лапки» – это такие миниатюрные полуколечки на лыжные палки. В те времена это был такой шик! Выше уже невозможно. И, наверное, так мы сильно настроились, так рванули, что выиграли эту эстафету в одну калитку. Дали нам грамоты за 1-е место. Одно время я собирала все эти грамоты, а потом выкинула. То, что мама успела перехватить, только то теперь и осталось.
А «лапки» мы получили. Все четверо. Могли попижонить. Тогда ведь все скромно было. Даже шапочки лыжные мы вязали себе сами, старались сделать их особенными, какие-то эмблемы вывязывали...
Мой первый выезд за границу выпал в 13 лет. Мы поехали в Румынию на соревнования «Дружба». Проводились такие среди соцстран. Выступила я там хорошо, третьей была на дистанции, мы выиграли эстафету. Но мне очень не понравилось в Румынии. Жили мы в ужасных условиях, в гостинице холодно, кормили плохо. Нам меняли тогда 500 рублей на румынские деньги. Боже! Мы не знали, куда их истратить, в магазинах покупать нечего. Я недоумевала – какие наши люди ненормальные, чего они так рвутся за границу, что здесь хорошего?
А на будущий год я попала в Лейк-Плесид, в Америку, на первенство мира среди юниоров. «Конечно, – думала тогда, – я бы лучше жила за границей. Тут так хорошо, красиво, день и ночь магазины работают. Бананов можно купить сколько хочешь, суточные хорошие нам выдали». Но это было мимолетное и детское впечатление 14-летней девочки. На самом деле мне никогда не хотелось жить за границей, всегда тянуло домой.
В Лейк-Плесид я ездила запасной, но участвовала во всех гонках, была второй, третьей, и мы были вторыми в эстафете. Для меня это был большой успех, никто даже не ожидал. Ведь, отправившись туда, я была на самых последних позициях.
К тому времени «лыжка», выражаясь по-магадански, полностью и безраздельно завладела всей моей жизнью. С утра до ночи – по сборам. Мы уезжали где-то в сентябре, возвращались к маю. Весь этот период мы вообще не были в Магадане. Потом в мае мы учились за весь год, сдавали все. И, как правило, числа 25 мая снова уезжали на все лето на сборы. Теперь уже не в Приморье – а в Воронеж, Минск, другие города. Я вообще не могла себе никогда представить, как это люди могут с утра до ночи сидеть в этом Магадане, ходить каждый день в школу. Дико мне казалось. А вот тренировки доставляли удовольствие, даже самые трудные, даже не по одному разу в день.
Нравилось и жить вне дома. Не надо было ничего делать, на всем готовом – приходишь в столовую, поешь, не надо посуду убирать, мыть. Ну и прочее. Это сейчас я люблю убирать, готовить, делать так, чтобы был порядок. А тогда...
Мама моя смирилась с моими занятиями. Я очень рано выполнила норматив мастера спорта, мне еще 14 лет не было, я так радовалась, и мама гордилась мной. Она уже покупала мне лыжи дорогие, ботинки.
А в восьмом классе я стала получать спортивную стипендию. С северными надбавками у меня выходило 500 рублей. Наравне с мамой! Я шиковала как хотела! Могла себе позволить проехать на такси по городу, сладостей накупить... Но, с другой стороны, у меня никогда не было такого чувства, что вот, мол, я такая крутая, у меня деньги. Я легко расставалась с ними. Мы всегда жили в команде, на сборе. У меня были деньги, у других – нет. Но все вместе проедим эти деньги, прогуляем, что означало – конфет хороших накупить, яблок...
Елена Вяльбе. Трехкратная олимпийская чемпионка, четырнадцатикратная чемпионка мира
