Не так давно в одной из местных газет была помещена перепечатка из “ЧиПа” воспоминаний бывшего магаданца Виталия Меньшикова под названием “Взрыв в бухте Нагаева”. Как ни удивительно, но они говорят о событиях 66-летней давности, причем так, как будто это было вчера, с мельчайшими подробностями и далеко идущими выводами.
“Куда только не заводило меня в Нагаева (так в тексте – А.К.) неистребимое мальчишеское любопытство! – пишет Виталий Меньшиков... – Блуждая по песчаному берегу бухты, я как-то незаметно ушел от привычного приморского района... Оказалось, что я незаметно для себя приблизился к подножию сопки, что с северо-востока подковой охватывала бухту... Впереди, неподалеку от берега, одиноко кособочилась деревянная будка, рокотал мотор компрессора, суетились фигуры в брезентовых робах... “Эй, малец!” – окликнул меня рослый мужчина в резиновых сапогах... “Иди сюда”... Я привык к подобным приглашениям мастеровых, большей частью бесконвойных зэков из Нагаевского лагеря, выполнявших трудовые наряды за пределами своей зоны заключения, и без всякой опаски подошел к подозвавшему меня человеку”.
После этого “дружелюбный” мужчина неожиданно предложил мальчику ознакомиться с его работой, привел в узкую штольню под сопкой, где “под потолком тянулся электрошнур” и “свисали черные патроны с лампами”. Затем, нисколько не таясь, он повел разговор с встреченным под землей напарником о каком-то предстоящем взрыве. Напуганный увиденным и услышанным, мальчик выскочил их штольни и “без оглядки припустил бегом домой”.
“Ни тогда, ни после, – отмечает Виталий Меньшиков, – я не спросил у взрослых нагаевцев и колымчан, что за таинственный объект я нежданно-негаданно посетил в свои отроческие годы. Быть может, штольня в каменном чреве сопки предназначалась для складирования доставляемого в Магадан с приисков золота. А может, эта штольня стала секретным пороховым погребом треста Дальстрой? “Государственной тайной, – писал советский историк Н. Эйдельман за год до своей смерти, – стало сообщение о чудовищном взрыве на Магаданском рейде, который произошел 23 августа 1939 года”... Позволю себе высказать такую гипотезу случившегося ЧП. Глубокая штольня в нагаевской сопке, начало прокладки которой я застал летом 1935 года, разрослась в гигантский лабиринт. Страна готовилась к войне. Потенциальным агрессором была империалистическая Япония. Каменное подземелье в акватории бухты Нагаево (так в тексте – А. К.) могло служить складом взрывчатки и сверхсекретным военным арсеналом. В какой-то момент по чьей-то халатной небрежности в соблюдении техники безопасности, злому умыслу или диверсии в подземелье мог произойти чудовищной силы взрыв... О нем и оставались свидетельства в архивах Стенфордского университета, которые в 1989 году, то есть через полвека после события, привел историк Н. Эйдельман”.
Анализируя написанное, поражаешься той легкости, с которой в нем соединяется казалось бы несоединимое. Действительно, неужели в порядке вещей существование подземной, секретной штольни под нагаевской сопкой, которую почему-то вдруг показывает первому встречному мальчику какой-то мужчина и сохранение этой тайны детства на протяжении 54 лет для того, чтобы найти объяснение ей в “свидетельствах” архивов Стенфордского университета, приводимых уже теперь, еще почти 12 лет спустя? Что же это за такой таинственный и поныне неизвестный старым магаданцам взрыв в бухте Нагаева 23 августа 1939 г. (т. е. спустя 40 дней после присвоения “столице” Колымы статуса города), выдаваемый в Америке за “государственную тайну” бывшего Советского Союза?
Вместе с тем, объяснение событий, описываемых Виталием Меньшиковым в его воспоминаниях, довольно простое. Для того, чтобы их понять, необходимо забыть про всякую таинственность и секретность, отбросить зарубежные выдумки и вникнуть в реальность происходившего. Она же заключается в том, что в период первой половины 30-х гг. в бухте Нагаева происходило строительство нескольких причалов Нагаевского морского порта. Место, где они возводились, даже близко не напоминало то, которое можно увидеть сегодня. Поэтому с помощью направленных взрывов убиралась часть тогда существовавшей скалы, мешавшей строительству причалов тем, что очень резко спускалась к бухте Нагаева. Подготовленную для данной цели штольню и увидел в 1935 г. юный Виталий Меньшиков, в связи с чем ему ее показал, по всей видимости, гордившийся своей работой неизвестный мужчина. Достоверность подобных фактов подтверждают сохранившиеся архивные документы. В то же время в них нет какого-либо упоминания о взрыве в бухте Нагаева, якобы происшедшем 23 августа 1939 года. И это совершенно не случайно, ибо в тот день история не зафиксировала данного события, потому что его просто не было.
Необходимо отметить, что во второй половине 1939 г. наиболее трагическими событиями, происшедшими на колымской земле или имевшими к ней отношение, явились: широкомасштабное наводнение в районе трассы и приисков (20-25 августа), пожар на дальстроевском пароходе “Джурма”, совершавшем рейс Владивосток-Магадан (27 августа) и гибель еще одного дальстроевского парохода “Индигирка” во время страшного шторма у берегов Японии (12 декабря). Что же касается действительно случившегося взрыва в бухте Нагаева, то его документы Государственного архива Магаданской области абсолютно точно датируют ... 19 декабря 1947 г. Таким образом, даже не приходится сомневаться в полной несостоятельности “свидетельств”, привезенных Н. Эйдельманом из Америки.
Впервые документальный материал о трагическом событии, происшедшем 19 декабря 1947 г., был приведен в моей публикации “Взрыв в бухте Нагаева”, помещенной “Магаданской правдой” в номерах за 18 и 20 января 1994 г. С тех пор прошло более семи лет, во время которых велся сбор дополнительных данных, что позволяет этот материал еще доскональней детализировать и представить на суд читателей для сравнения с уже упомянутыми воспоминаниями и рассуждениями Виталия Меньшикова.
Исходя из этого, обратимся к одному из наиболее достоверных документов, составленному 26 декабря 1947 г. (т. е. “по горячим следам”) и. о. начальника Дальстроя генерал-майором И. П. Семеновым. “Обстановка в порту Нагаево к моменту происшествия, – сообщал он, – характеризуется следующим: У пирса порта в б/х Нагаева на рейде в радиусе до 500 метров от пирса находилось 10 различных судов, в том числе: 1. Пароход Министерства рыбной промышленности “Немирович-Данченко” прибыл в порт 27 ноября 1947 года, стоял у причала без груза и брал в бункер уголь. 2. Пароход Министерства морского флота “Старый большевик” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находилось продовольствие, промтовары и техника. 3. Пароход Министерства морского флота “Минск” прибыл в порт 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находились овес, пшеница. 4. Буксирный пароход Дальстроя МВД СССР “Тайга” стоял у причала без груза, брал в бункер уголь. 5. Танкер Министерства морского флота “Советская нефть” прибыл в порт 7 декабря 1947 г., стоял у причала под сливом горюче-дизельного топлива. 6. Теплоход Дальстроя МВД СССР “Советская Латвия” прибыл в порт 25 ноября 1947 года, был разгружен, стоял у борта танкера “Советская нефть” и брал в бункер дизельное топливо. 7. Теплоход Министерства морского флота “КИМ”, прибыл в порт 6 декабря 1947 года, был разгружен, стоял у борта парохода “Старый большевик”. 8. Пароход Дальстроя МВД СССР “Феликс Дзержинский” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял в груженном состоянии на рейде в 500 метрах от танкера “Советская нефть” к выходу в море. 9. Пароход Министерства морского флота “Выборг” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял на дальнем рейде около 5 километров от причала. 18 декабря 1947 года придвинулся ближе и встал на рейде против причала на расстоянии до 500 метров. На пароходе было 4900 т груза, в том числе капсюли, детонаторы, бикфордов шнур и детонирующий шнур. 10. Пароход Министерства морского флота “Генерал Ватутин” прибыл 18 декабря 1947 года, а утром 19 декабря подошел в район порта и находился к моменту происшествия на расстоянии 300-400 метров от пирса. На пароходе находилось 8593 т груза, в том числе взрыввеществ (аммонит, дипавтолит и тол) 3313 т, которые были размещены в первом и втором трюмах, в первом и во втором твиндеках...”
Нахождение и расположение двух последних судов в бухте Нагаева “к моменту происшествия” явилось причиной последующей трагедии. И. П. Семенов по данному поводу писал следующее: “Около 10 часов 19 декабря 1947 года пароход “Генерал Ватутин” заканчивал продвижение в глубь бухты и, находясь на расстоянии 300-400 метров, стал делать разворот кормой к порту. В это время в носовой части парохода появился густой черный дым. Вскоре после этого произошел незначительной силы взрыв и выбросило большое пламя огня, который быстро распространился на пароходе.
В 10 часов 25 минут произошел взрыв большой силы и пароход вскоре утонул. Одновременно с этим последовал взрыв в носовой части парохода “Выборг”, который также затонул... В результате взрыва на пароходе “Генерал Ватутин” все деревянные склады, навесы и другие постройки порта были разрушены. От раскаленных осколков и горящих деревянных частей, упавших в порту, образовалось 12 очагов пожаров и 7 очагов торфяных пожаров возникло на сопке, расположенной рядом с портом. В результате пожара сгорело 7 складов. Остальные склады и нефтебазу принятыми мерами удалось отстоять. Пожар был ликвидирован к 16 часам 19 декабря 1947 года... Пароходы, находившиеся в порту и стоявшие в бухте на рейде, получили повреждения... В результате катастрофы погибло 90 человек, из них подобрано трупов и умерло в больнице 33 человека, погибло на пароходе “Выборг” 7 человек, погибло пассажиров, находившихся на пароходе “Генерал Ватутин”, 14 человек и погибло личного экипажа команды “Генерал Ватутин” 36 человек... Во время взрыва было ранено и обращалось за медицинской помощью 535 человек, из них было госпитализировано 222 человека. На 25 декабря 1947 года в лечебных учреждениях осталось раненых 99 человек, из них тяжелораненых 32 человека. Кроме того, ранено военнопленных японцев 19 человек. Всем раненым была оказана медицинская помощь. Оставшиеся без жилья размещены в городе, многим из них оказана материальная помощь... Для определения размеров убытков, причиненных катастрофой, создана специальная комиссия. По предварительным материалам этой комиссии убытки, причиненные катастрофой, определяются в сумме 116 млн. рублей...”
Раследованием причин происшедшей трагедии занимался отдел контрразведки УМВД по Дальстрою. На 20 декабря 1947 года он еще их не установил и терялся в догадках, так как по Магадану поползли слухи о преднамеренной диверсии. Однако уже спустя два дня обстановка более-менее прояснилась и после опроса многочисленных свидетелей, картина происшедшего в бухте Нагаева была отражена в оперативно составленной справке, где говорилось:
“19 декабря 1947 г. пароход Министерства морфлота “Генерал Ватутин” подошел к кромке сплошного льда напротив причалов Нагаевского порта и, находясь на расстоянии не более 300 метров от них, стал делать разворот кормой к порту. Во время разворота он ударился носом о кромку льда, после чего из носовой его части пошел густой черный дым. Вскоре после этого на этом пароходе произошел незначительной силы взрыв и весь пароход был охвачен пламенем. В 10 час. 25 мин. на этом же пароходе произошел взрыв большой силы, от которого также взорвались находящиеся в носовой части парохода “Выборг” капсюли-детонаторы. В результате оба парохода вскоре и почти одновременно затонули. Из числа команды парохода “Генерал Ватутин” никто живым не обнаружен и не найдено тел убитых.”
В то же время параллельно с контрразведывательным отделом работали еще две экспертные комиссии Дальстроя, выяснявшие причины взрыва в бухте Нагаева. В одну из них входили капитаны дальнего плавания А. Н. Шевченко (председатель комиссии, будущий Почетный гражданин г. Магадана) и П. П. Осташевский, а также старший инспектор тихоокеанской инспекции морского реестра СССР С. И. Осинский. В своем заключении от 24 декабря 1947 г. они отметили:
“1. Постановка судов, груженных взрывчатыми материалами и огнеопасными грузами в непосредственной близости друг от друга и от других судов, как это имело место в порту Нагаево 19.12.47 г., противоречит существующим правилам технической эксплуатации морского флота и недопустима. 2. В данном случае нарушены правила технической эксплуатации морского флота, запрещающие постановку судов с опасными грузами в непосредственной близости друг к другу и к другим судам и ответственным за это является капитан порта”.
Эту должность тогда занимал 37-летний Г. А. Ухов, работавший в системе морфлота Дальстроя с 1935 г. Рассмотрением вопроса о нарушении им действующих правил занимался лично министр внутренних дел СССР генерал-полковник С. Н. Круглов, на что ушло более четырех месяцев. Только после этого, 29 апреля 1948 г. был издан специальный приказ, в котором констатировалось:
“Начальник порта Нагаево Дальстроя МВД СССР Ухов нарушил правила приема пароходов с взрывчатыми веществами и разрешил ввести пароход “Генерал Ватутин”, груженный взрывчатыми веществами в порт Нагаево, где в это время находилось 8 других судов, в том числе пароход “Выборг”, груженный средствами взрывания, что привело к авариям пароходов “Генерал Ватутин” и “Выборг”... За нарушение установленных правил перевозки взрывчатых веществ снять с работы начальника порта Нагаево Дальстроя МВД СССР Ухова Г. А.”
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что трагедия, случившаяся в бухте Нагаева 19 декабря 1947 г. (кстати, всего лишь за два дня до выборов в первый горсовет), оставила свои “следы” на многих тогдашних строениях Магадана. В частности, в акте, составленном сотрудниками административно-хозяйственного отдела Дальстроя совместно с комендантом здания Главного управления Дальстроя (ныне – ОАО “Северовостокзолото”) Б. П. Сабениным, было зафиксировано, что силой происшедшего взрыва в нем повылетели стекла из многих рам и форточек, пострадал ряд бюстов, разбилось 6 настольных ламп, 28 графинов, 17 стаканов, 3 блюдца, 2 тарелки и т. д. Подобный ущерб был нанесен центральной гостинице, автобазе, сберкассе, госбанку, промбанку, “Колымпроекту” и еще целому ряду предприятий Магадана. Все это произошло на самом деле, в отличие от придуманного взрыва, якобы происшедшего в бухте Нагаева 23 августа 1939 г., о котором “почему-то” сохранились “свидетельства” только в архивах Стенфордского университета, подброшенные затем нашим “искателям истины” за рубежом в лице историка Н. Эйдельмана.
Александр Козлов, старший научный сотрудник лаборатории истории и археологии СВКНИИ ДВО РАН