Исследуя биографию Гинзбург и творческую историю ее книги, мы ставили задачу выяснить авторскую позицию, субъективную оценку всего того, что произошло с Гинзбург и ее товарищами. Попутно решалась не менее важная проблема адаптации людей, вышедших из лагерей, к новым условиям жизни во второй половине 50-60-х гг.
События 1935-1937 гг. Евгения Гинзбург встретила достаточно зрелым человеком. К этому времени она работала доцентом кафедры истории ВКП (б) и ленинизма Казанского государственного университета, руководила русским отделом Союза советских писателей Татарии в Казани (татарским отделом руководил Муса Джалиль, с которым Гинзбург была знакома и дружила), заведовала отделом культуры в областной газете "Красная Татария". Ей было 33-35 лет, она была замужем за Павлом Аксеновым, председателем Казанского горисполкома, матерью троих детей.
В архиве Магаданского городского отдела народного образования сохранились некоторые документы, проливающие свет на первые двадцать пять лет жизни автора "Крутого маршрута". Об этом периоде жизни в книге говорится скупо. Часть документов написана рукой Евгении Семеновны; другую часть представляют бумаги, связанные с ее пребыванием в лагере и ссылке на Колыме, справка об отмене приговора и о реабилитации; третья часть рассказывает о попытках восстановить педагогический стаж; здесь мы находим копии свидетельства об окончании вуза, трудовой книжки, личный листок по учету кадров, выписки из приказов ГорОНО - словом, то, что в книгу не вошло, но проясняет личность автора.
Из этих документов, в частности, из личного листка по учету кадров, заполненного рукой Е.С.Гинзбург 18 ноября 1955г., мы узнаем, что подлинное отчество Евгении Гинзбург - Соломоновна ( а не "Семеновна", как звали ее в быту и как это закрепилось позднее в документах, воспоминаниях и книге); она еврейка, родилась в семье фармацевта в Москве. В 1994 р. в Казани вышла книга "Дело №... Два следственных дела Евгении Гинзбург" (издательство "Тавес").1 в основе которой "Дело", заведенное в Казани в 1937 г., и "Дело", заведенное в Магадане в 1949 г. Из протокола допроса Гинзбург 2 ноября 1949 г. в Магадане узнаем, что отец ее "всю жизнь посвятил аптечной работе в г.Казани... все времяпроживал в Казани, работал в различных аптеках... более 35 лет" (с. 151 "Дела №...").
В том же личном листке по учете кадров, который она заполняла в 1955 г., она сообщает, что отец ее "личный почетный гражданин" (видимо, г.Казани). На вопрос о знании иностранных языков и языков народов СССР она отвечает: "немецкий, французский, татарский", а из книги мы узнаем, что по-французски она говорит хорошо, по-немецки с ошибками, но все понимает, по-татарски с трудом.
Из книги же мы узнаем, что она хорошо играла на фортепьяно. Это помогло ей позднее устроиться музыкальным работником в деткомбинате в Магадане. Здесь она находилась на спецпоселении.
Из того же личного листка следует, что она окончила словесно-историческое отделение Казанского педагогического института , где училась с 1920 по 1924 гг., и аспирантуру Казанского государственного университета, где занималась с 1931 по 1933гг. Интересно, что, родившись 20 декабря 1904 г., она поступила в пединститут в неполных 16 лет, а окончила его в 19,5 лет.
С мая 1932 г. она член ВКП (б). Диссертацию закончить не успела.
Итак, перед нами высококвалифицированный специалист, гуманитарий, прошедший к середине 30-х гг. все этапы марксистской школы.
В "Крутом маршруте" автор ставит перед собой одну из задач проследить, какой путь проделали она и ее товарищи, выявить мотивы их поведения и выводы, к которым она в конечном счете пришла.
Не берусь оценивать линию ее поведения, избранную в тюрьме, в лагере, в ссылке; не берусь, так как на ее месте не был и не мог быть. Сошлюсь на суждения тех, кто ее знал в то время и в той обстановке. Один из свидетелей - Борис Лесняк, ныне писатель, проживающий в Москве, в то время один из репрессированных, человек наблюдательный, в суждениях независимый, даже резковатый. Он пишет в одной из районных газет Магаданской области - в "Северной правде" (№ 2-4 от 14-28 января 1994 г.): "... лагерную судьбу Евгении Семеновны Гинзбург можно было бы считать счастливой. Я подчеркиваю - лагерную, не имею в виду трагедию всей ее жизни:
потерю мужа... поруганное имя, разрушенную семью... Да, судьбой счастливой по меркам и понятиям того места и времени".2 Он доказывает, что Гинзбург во второй части "Крутого маршрута" преувеличивает муки и тяготы, что выпали ей на Беличьей, куда она попала то ли в конце 1943 г., то ли в начале 1944 г. и где оставалась еще в ноябре 1945 г. По словам Б.Лесняка, у нее было "благополучное, почти барственное положение"2, а по "Крутому маршруту" получается, что это был "один из кругов ее лагерного ада"2.
Ей хотелось, пишет Лесняк, видеть себя "страдалицей, страстотерпицей", "быть еще и героем". Такой она и нарисовала себя в "Крутом маршруте", а по Лесняку, она была и осталась "свидетелем". И с этим утверждением Лесняка приходится согласиться. Кстати, этот же вывод подтверждает и Варлам Шаламов в своем письме Б.Лесняку 1 марта 1965 г. Шаламов просит Лесняка разъяснить свое недоумение насчет Гинзбург: " она выдает себя не за то, что она была"2, хотя и оговаривается, что знал ее на Колыме мало.
Все трое были знакомы по лагерной больнице в Беличьей: Лесняк работал здесь фельдшером, помог устроиться там же Шаламову, работала здесь и Гинзбург. Их знакомство продолжалось около 2 лет. Подводя итог своим воспоминаниям, Лесняк пишет:" И Шаламов, и я считали тогда Гинзбург партийным догматиком из элитарного слоя"2 . Этот вывод подтверждается и книгой, и документами.
Подойдем к этой оценке с другой стороны. В "Крутом маршруте" на 600 с лишним персонажей около 400 наделено портретом, речью, характером, сообщается об их прошлом, иногда о будущем. Подавляющее большинство из них - представители интеллигенции -научной, художественной, военной, технической; много партийных, комсомольских работников. Но в лагерях они не составляли большинства. Крестьянок же, работниц она почти не замечает. Могут сказать: ей запомнились люди яркие, личности крупные, колоритные; к ним ее тянуло, у них было много общего.
Однако вспомним суждение А.Твардовского, честно, надо отдать должное Е.Гинзбург, приведенное в "Крутом маршруте": пока коммунистов не трогали, все в стране для Гинзбург шло нормально. Боль она почувствовала, когда репрессии коснулись ее и ее окружения. Значит, не случайно она проходит мимо "простых смертных" и там, на воле, и здесь, в лагере; и тогда, в 30-40-е г., и позднее, в 60-е гг. А ведь о том, как шла коллективизация, как разворачивались репрессии, которые начинались не в 1935 гг., а гораздо раньше, она не могла не знать. А зная, не осуждала, считала нормальным, правильным.
Вспомним, наконец, последний период ее пребывания в Магадане. Наши беседы с ее бывшими коллегами-учителями (например, с Розалией Федоровной Сысоевой-Колебаевой, первым директором заочной школы №1 в Магадане, куда устроилась работать Е.Гинзбург;
с Верой Ефимовной Гоголевой, учителем-историком и классным руководителем того класса в средней школе № 1, где работала словесником и Гинзбург; с Удей Давидовной Ронис, завучем (по начальным классам в школе № 1); воспоминания ее бывших учеников (например, заметка Людмилы Ященко-Соболевой, выпускницы 1957 г., 21-й выпуск школы № 1, "Ее глаза лучились теплым светом" опубликована в "Магаданской правде" 14 января 1995 г.3, письмо Героя Советского Союза полковника в отставке П.В.Ашика, также бывшего ученика Е Гинзбург, ныне проживающего в Петербурге4) приводят к выводу, что ученики ее любили, в школе ее уважали и учителя, и ученики ( в том числе и учащиеся заочной и вечерней школы ), в искренности ее убеждений не сомневались; коллеги приняли ее доброжелательно, помогли устроиться на работу, устроили сына Васю в школу, помогли окончить ее, поддержали в трудный момент и Евгению Семеновну, и Васю несколько лет спустя. К сожалению, Евгения Семеновна в "Крутом маршруте" отозвалась и об учениках, и об учителях скупо, резко, подчас холодно, иронично.
В финале книги есть сцена: в ресторане, где сидит Гинзбург, только что получившая справку о реабилитации, она наблюдает, как к какому -то старику, переживающему то же состояние "радости со слезами пополам", подходят девушка и парень и дарят цветы со словами благодарности и восхищения одним из героев. Старик отвечает, что не был героем, его сделали жертвой.
С этой мыслью перекликаются слова Шаламова: репрессированные были "мученики, не бывшие, не умевшие и не ставшие героями". Отдадим должное памяти Евгении Семеновны Гинзбург - жертве репрессий, запечатлевшей в "Крутом маршруте" судьбы многих, но не бывшей, не сумевшей стать героиней. В предисловии к книге, которое она писала по окончании своего труда, она вновь клянется в преданности КПСС, искренне пишет, что рада торжеству ленинского дела, торжеству справедливости. Чему же научила ее жизнь? Выходит, она невольно (или сознательно?) зовет к возвращению на исходные позиции.
Нельзя не увидеть, как бьется в книге мысль автора в поисках ответа на вопросы, волнующие общественность в 50-60-е гг.: кто виноват? Как и почему произошли события, связанные с эпохой культа личности? Где гарантии, что это не повторится? Но четкого ответа в книге нет и, видимо, не могло быть. Не случайно в книге четко определена исходная позиция автора "Крутого маршрута" и весьма туманно изложены взгляды автора на одном из завершающих этапов ее пути: "...я считала своим долгом дописать все до конца... чтобы раскрылась внутренняя душевная эволюция героини, путь превращения наивной коммунистической идеалистки в человека, основательно вкусившего от древа познания добра и зла..."
Этот поиск ответа делает честь автору, вызывает уважение к Евгении Гинзбург; ее жизнь, ее трагедия рождает чувство сострадания. Но тот ответ, который она дает, то, как она отвечает, те умолчания, то приукрашивание, с которым мы сталкиваемся в книге, многое проясняет как в характере Е.Гинзбург, так и в эпохе, которая формировала подобный тип личности - тип конформиста.
М.И.Райзман (Материалы научно-практической конференции)
( по материалам книги Е.С.Гинзбург "Крутой маршрут")
