Не являвшиеся гражданами СССР вдруг оказались советскими подданными и соответственно "изменниками Родины". К их числу можно отнести японцев и айнов с Южного Сахалина (б.Карафуто), жителей западной (б.польской) Белоруссии или представителей прибалтийских народов, "освобожденных" вскоре после "пакта Молотова-Риббентропа".
Трудности при исследовании нашей проблемы возникают также из-за сложности определения общего количества заключенных в системе ГУЛАГа. Несмотря на известную точность учета в силовых структурах, по сей день трудно выявить количество жертв. Одновременно многим документам можно доверять лишь с известной степенью относительности - ни одна структура не заинтересована была фиксировать объем своего насилия, даже если оно утверждено "законом". Исключения могут составлять лишь документы, в которых приводятся отчеты о выполнении спущенного сверху плана.
По колымским документам анализировать состав заключенных несколько проще - практически все они прошли через Нагаевский порт. Некоторые специалисты определяют количество заключенных на Колыме и Чукотке за критические двадцать лет ( 1932-1952) цифрой в 760 тысяч , при годовой потребности производства в 130 тысяч человек. Нам представляется, что эти показатели являются явно заниженными. Доказательством этого может служить реальная картотека, состоящая из более чем двух миллионов карточек на заключенных (не на "поручика Киже", а на живых людей!), хранящаяся в архиве МВД г. Магадана. Согласно наблюдениям В.Т.Шаламова (и я сам могу подтвердить это из личного горького опыта 40-х гг.), состав бригад полностью обновлялся два-три раза за сезон и выживала лишь незначительная часть актированных заключенных. Подобный расчет позволяет судить о том, что ежегодно на Колыме и Чукотке погибало около 100-150 тысяч человек. За двадцать лет, таким образом, может набраться названная выше цифра два миллиона.
Предлагаемый материал опирается на свидетельства проверенных авторов, главным образом бывших коммунистов. Абсолютно без внимания в данном случае оставляются многочисленные выступления представителей явно антисоветски настроенных сил, например, немецких реваншистов. Среди использованных нами - книга "Украденная жизнь", автором которой стала член-основатель союза "Спартакус" и Коммунистической партии Германии фрау Леонгард. Ее свидетельства о расстреле немецких заключенных по спискам в Воркуте, даже без указания точных цифр, звучат вполне убедительно. Заслуживают внимания и данные, приводимые Эл Кампезино, бывшего командира испанской республиканской армии. Из французского лагеря эвакуированных республиканцев он перебрался в СССР, где попал в
уральские лагеря. После побега он оказался в Тегеране, откуда и был возвращен в лагерь, когда советские войска заняли Северный Иран. По его подсчетам, из 6000 испанцев, привезенных осенью в Воркуту, к весне следующего года осталось не более 1200 человек.
Один из самых многочисленных контингентов составляли поляки, но они подвергались дифференциации на "наших" и "не наших". Как свидетельствует Петкечич в книге "Жизнь - непарный сапожок", ее не раз вызывали в спецчасть, когда приходили приказы, касающиеся поляков. Тем не менее ее всегда быстро возвращали в лагерь, так как она была "наша полька".
Многие эстонцы, латыши, литовцы ( с 1940 г. - "советские подданные") действительно служили в немецких частях, полиции, СС, СД и т.д. Как правило, их осуждали как "изменников Родины", а не, как следовало бы, по бытовым статьям: за убийство, грабеж и прочее. Рослые, сильные, привыкшие к обильному питанию, прибалтийцы очень плохо приспосабливались к лагерной жизни, не выносили голода. Если, по свидетельству французских авторов (Росси, Ригуло), при обычных условиях средняя смертность в советском рабочем лагере за год составляла около 15%, то среди прибалтов она достигала 20-25%.
Общее количество иностранцев в ГУЛАГе трудно поддается оценке. Согласно свидетельству Эл Кампезино (весьма солидного, не склонного к преувеличениям автора), оно составляло не менее 20-25% списочного состава. Следует учесть, по нашему мнению, факт существования специальных лагерей для содержания исключительно иностранцев. Так, на одном из кладбищ Тамбова стоит памятник пяти тысячам французским военнопленным-эльзасцам. Мобилизованные в подразделения вермахта и взятые в плен, они попали в советский лагерь и навсегда остались в тамбовской земле.
Немало японских военнопленных были судимы и оказались в лагерях СССР. Режим их содержания был относительно мягким. Кроме установленной нормы пайкового довольствия, они получали дополнительно рис - каждый такой военнопленный мог стать на родине красным агитатором. Были среди них и настоящие военные преступники. Так, например, капитан Ясутаки - профессиональный юрист, начальник мудезьянской контрразведки, известный своей жестокостью и пытками на допросах, сумел получить обычное наказание по бытовой статье и некоторое время работал дневальным в больнице на 23-м км трассы от Магадана.
Немало итальянских военнопленных, осуждаемых по бытовым статьям, погибло от холода в советских лагерях. Тем не менее сведения отца Аладяни о 60 тысячах итальянцев, приводимые им в рассказе о лагерных годах во Владимире и Суздале, представляются нам несколько преувеличенными.
Из массы немецких пленных, осужденных за мелкие преступления к неизмеримо длительным срокам (обычно 25 лет), особенно ярко выделяются своей экстраординарностью сын консульского шофера-немца, который случайно родился в Баку и поэтому после пленения стал "изменником Родины"; другой немец, который расхваливал германские солдатские сапоги, заявив, что они лучше русских кирзовых
( пять лет за "пропаганду" - по этой же причине в лагерях оказалось много советских солдат); солдат Вальтер Фишер подшивал лагерные чуни куском старого приводного ремня - в результате максимальный срок за саботаж и т.д.
В лагеря ГУЛАГа были брошены и остатки узников немецких концлагерей. Известно, что советская оккупационная администрация устроила свои лагеря на базе бывших нацистских - в Заксенхаузене, Ораниенбурге и Бухенвальде. По немецким данным, в них содержалось 180 тысяч узников. За три года умерло около 42 тысяч, остальных выпустили или перевели в немецкие тюрьмы. Определенная часть этих заключенных была переправлена в СССР для отбытия наказания, в том числе и на Колыму ( в подразделения Берлага). Число немцев -советских и подданных германского рейха было огромным в советских лагерях. Среди них находилось много австрийцев, которых после "аншлюса" (объединения с Германией в 1938 г.) не признавали гражданами Австрии.
Трагичны некоторые отдельные судьбы - они демонстрировали полное моральное выхолащивание советского "правосудия". Например, Александр Вейсберг, австрийский физик с мировым именем, приехавший на работу в СССР. был посажен как германский шпион, несмотря на еврейское происхождение. За него поручались и просили советское руководство о его освобождении из лагеря такие корифеи науки, как Жолио-Кюри и А.Эйнштейн. Однако ученого не только не освободили, но вместе с целым рядом важных узников ( в основном коммунистов) по договоренности Гестапо и НКВД передали в руки нацистов. С точки зрения человеческой морали эта договоренность - обменяться неугодными заключенными,которых на противоположной стороне границы ждала смерть, была настолько чудовищна, что поражала жестокостью даже такие мало сентиментальные структуры, как Гестапо и НКВД. Узников, не пожелавших переходить этот рубеж смерти, просто перегнали через мост с помощью собак.
О судьбе большинства из них ничего не известно. Однако писательница Бубер-Нейманн (автор книги "Пленница Сталина и Гитлера") и вдова замученного в концлагере поэта Эриха Мюзама Кресченция, физически крепкие и мужественные женщины, пережили не только Воркуту, но и Равенсбрюк, смогли свидетельствовать против своих красных и коричневых мучителей на знаменитом парижском процессе Кравченко (автора книги "Я выбрал свободу"). В советских лагерях сумела выжить и бывшая швейцарская коммунистка Элионор Липпер (осужденная под фамилией Рут Сандер), приехавшая в СССР по зову сердца в 30-е гг. По возвращении на родину Липпер опубликовала на Западе в 1950 г.( еще при жизни Сталина) книгу своих воспоминаний, ставшую бестселлером, переведенным на 18 языков-"Одиннадцать лет в советских тюрьмах и лагерях". Это, в частности, одно из самых объективных описаний лагерной жизни на Колыме. "После первого допроса на Лубянке я стала антимарксисткой на всю жизнь", - сказала она мне в 1991 г.
Не миновали ГУЛАГовскую чашу и многие жители Скандинавии.
Швед Рагнар Рудфольк рассказывал о ней в книге "Я работал в СССР". Его судьбу разделили норвежец Отто Ларсен, множество финнов -отнюдь не только военнопленных, жители Балкан, Румынии, Болгарии, Греции, Сербии и пр. Мне пришлось встретить в лагерях индуса, ламу из Монголии, который отсидел с 1937 г. неполных 15 лет за рассказ о том, как он совершил паломничество в Лхасу в 1911 (!) году. Среди моих лагерных знакомых было немало китайцев, корейцев, был бельгиец - поистине полный интернационал. Многие из этих несчастных "заморских гостей" в 1950-1953 гг. возвращались в государства "социалистической коалиции" ( в том числе многочисленные венгры - дружные и довольно "морозостойкие") с тем, чтобы досидеть свой срок на родине. О их дальнейшей судьбе пока мало известно.
Помню только, что в Кельне судья - бывший берлаговец ( тогда, еще до постройки знаменитой берлинской стены, перебраться из ГДР в ФРГ было достаточно просто) встретил на улице другого немца, который в свое время в лагере военнопленных выдал его советским властям как "судью-кровопийцу". За это преступление, совершенное в советском лагере военнопленных, сексот получил три года лишения свободы ( в ФРГ - большой срок) за пособничество лишению свободы невинного человека.
После визита Аденауэра в Москву освободили последних заключенных иностранного происхождения. Они уехали на родину, за исключением тех - а их было немало, кто имел причину опасаться соотечественников.
А за могилами остальных - ухаживать некому...
Вернон Кресс (П.З.Демант) (Материалы научно-практической конференции)
