Владимир Нарбут
А.Бирюков
Владимир Нарбут вошел в русскую литературу с блеском (весьма одобрительный отзыв на первую его книгу дал скупой на похвалы Н. Гумилев), не без скандала (его вторая книга была запрещена царской цензурой и переиздана лишь в советское время) и занял в ней уже к 1917 году заметное место. Отнюдь не чуждый политическим страстям своего времени, В. И. Нарбут, член партии эсеров и редактор-издатель газеты «Глуховская жизнь» (Глухов-уездный город Черниговской, его родной губернии), в октябре 1917 года объявит себя большевиком. Огнестрельное ранение, полученное им в 1918 году (последствием которого явилась ампутация кисти левой руки), считали местью его политических противников.
Несмотря на инвалидность (а кроме указанного ранения Нарбут имел еще и серьезную травму ноги, полученную в раннем детстве), он принял участие в гражданской войне на Украине. Позднее - сначала в Воронеже, а потом в Одессе и Харькове - развернется талант Нарбута - журналиста и организатора. В 1920 году он будет заведовать ЮгРОСТА в Одессе, в 1921 году станет директором РАТАУ (Радиотелеграфного агентства Украины). Еще через год займет ответственный пост в Агитпропе ЦК РКП(б).
Он станет видной фигурой в литературной жизни тех лет, будет организатором и руководителем одного из крупнейших издательств «Земля и фабрика», редактором популярных журналов «30 дней» и «Вокруг света».
Считают, что он был покровителем многочисленной и блистательной группы литераторов-одесситов, которая дружно «десантировалась» в 20-е годы в Москве (в ее составе были Э. Багрицкий,
Ю.Олеша, И.Ильф, Е.Петров, Л.Славин и др.). По выражению все той же Н.Я.Мандельштам, именно из рук В.И.Нарбута «одесские писатели ели свой хлеб».
В одной из недавних публикаций утверждается, что только заинтересованность редактора В. Нарбута сделала возможной стремительную публикацию в 1927 году в журнале «30 дней» еще не оконченного даже к началу публикации замечательного романа Ильфа и Петрова «12 стульев».
В 1928 году, в период широкомасштабных чисток, В. И. Нарбут был исключен из партии. Как указано в «Литературной энциклопедии» издания 1934 года, «за сокрытие ряда обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время белогвардейской оккупации»: летом 1919 года Нарбут был арестован контрразведкой белых в Ростове и под угрозой смерти подписал отказ от продолжения большевистской деятельности.
Через десять лет, в 1938 году, в Магадане под пером о/у 4-го отделения УГБ УНКВД по ДС сержанта ГБ Мохова формулировка исключения Нарбута из партии существенно трансформируется:
«Исключен за сокрытие данных о службе в деникинской разведке в 1919 году».
Сохранилось несколько подтверждений того, что в 1928 году В. И. Нарбут стал жертвой острой внутрилитературной борьбы. Будто бы сначала он подал заявление в ЦК с обвинением А. К. Воронско-го, известного в ту пору литературного критика и прозаика, руководителя литературного объединения «Перевал», в недопустимых формах полемики, в ответ Воронский раздобыл какие-то документы, уличающие Нарбута в подписании того самого заявления.
Дочь Александра Константиновича, бывшая колымская заключенная Г. А. Воронская, рассказывала мне осенью 1991 года о том, что ее отец никогда не верил в «революционность» Нарбута, печатавшего, по словам А. К., еще в суворинском «Новом времени» монархические стихи, и представил документы, свидетельствующие о его неискренности. Вопрос якобы рассматривался на Политбюро.
Сталин, кстати весьма неплохо знавший Воронского, выступил в защиту Нарбута. Потом против него появились и другие компрометирующие документы.
Жизнь безжалостно обошлась с обоими участниками той далекой от нас полемики. А. К. Воронский был арестован 1 февраля 1937 года. Обвиненный в создании подрывной террористической группы, готовившей покушения на руководителей партии и правительства, он был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР 13 августа 1937 года к высшей мере наказания. В лагерях оказались его жена и дочь.
В. И. Нарбут был арестован еще в октябре 1936 года. Он обвинялся в том, что входил в группу «украинских националистов - литературных работников», которая занималась антисоветской агитацией. Руководителем группы следствием был объявлен И. С. По-ступальский. Помимо Нарбута в группу якобы входили переводчики П. С. Шлейман (Карабан) и П. Б. Зенкевич и литературовед Б. А. Навроцкий. Все пятеро были осуждены постановлением Особого совещания НКВД СССР 23 июня 1937 года за КРД на пять лет лишения свободы. Все пятеро осенью того же года оказались на Колыме.
По-разному сложились в дальнейшем их судьбы. Счастливее других оказались Поступальский и Шлейман - им удалось дождаться освобождения. Умерли, находясь в колымских лагерях, Зенкевич и Навроцкий. Самая трагическая судьба выпала на долю Нарбута. Растянувшееся более чем на год мучительное следствие, ожидание того, как решится его судьба, а затем и долгий этап еще более усугубили состояние его здоровья. Но и на владивостокской "фанзитке, где Нарбут оказался 20 сентября 1937 года (он писал оттуда жене: «Посланные мне испытания переношу твердо, героически, - буду работать, как лев. Я докажу, что я не контррево-^ционер, никогда им не был и не буду - ни при каких обстоятельствах»}, и уже в Магадане, куда он попал через месяц, он бЩе надеется (или только сам уверяет себя в этом?) переспорить свою судьбу: «...как мне хочется показать себя на работе, быть стахановцем, всегда первым, не боящимся никаких трудностей! А ведь я могу, могу воскликнуть: «Дайте мне рычаг, и я переверну земной шар!».
В середине декабря В. И. Нарбут был отправлен из Магадана на «Стан Оротукан» - это около четырехсот километров от побережья. Затем, после недолгого здесь пребывания, - пешком через перевал на «Ключ Пасмурный».
«После перехода пешком через горный перевал (когда я шел из Оротукана на Пасмурный) я получил растяжение жил в левой, больной ноге. Лежал, не мог ходить почти полмесяца . Затем на меня напала цинга (скробут). Левая и частично правая нога покрылись гнойными язвами, их было 12. Сейчас дело идет на поправку. Язв осталось уже 4. Я лечился (и лечусь), мамочка, очень усердно, помня данное тебе обещание. Я очень стойко переносил и переношу болезни», - из последнего письма жене.
На «Пасмурном» Нарбут пробыл около двух с половиной месяцев. Работал счетоводом, ночным сторожем, ассенизатором. В конце февраля - начале марта 1938 года он вместе с такими же, как он, инвалидами был актирован медицинской комиссией и этапирован в Магадан, в тот самый карперпункт № 2. Здесь против него 2 апреля было возбуждено новое уголовное преследование. Ордер (№ 241) на арест и обыск подписал начальник УНКВД Сперанский.
Вместе с Нарбутом контрреволюционную группу саботажников, занимавшихся на карперпункте № 2 антисоветской агитацией и разложением лагерной дисциплины, составили еще восемь инвалидов (планировали сначала группу из десяти человек, но один умер, не дождавшись ареста), доставленных в Магадан с разных приисков - едва ли они знали друг друга хотя бы в лицо. Люди, разные по социальному положению (до первого ареста, а здесь, в Магадане, о/у Мохов их всех «подравняет» - каждому в графу «социальное положение» впишет «заключенный»): крестьяне, служащий, судебный работник, рабочий, писатель и партийный работник (так в анкете у Нарбута), русские, украинец, белорус, молдаванин, еврей, черкес - все они ранее были осуждены по «политической статье» (двое - за пьяный дебош в вагонах поездов в разных концах страны, в каждом случае дебош сопровождался антисоветскими высказываниями). И второй «квалифицирующий» признак: все девять были инвалидами (некоторые, как Нарбут, еще до прибытия на Колыму), то есть все они, возвращаясь к нашим размышлениям в начале статьи, были продукцией Дальстроя № 2.
Четвертым апреля помечен первый и единственный в этом деле протокол допроса Нарбута. Вот целиком его текст, написанный рукой Мохова:
«Вопрос: Следствию известно, что вы являетесь участником контрреволюционной группы, существовавшей на карпункте СВТЛ. Подтверждаете ли это?
Ответ: Отрицаю.
Вопрос: Вы говорите неправду. Материалами следствия Вы полностью изобличены. Признаете ли свое участие в к-р группе?
Ответ: Не признаю.
Записано с моих слов верно и мне прочитано».
И последний автограф Нарбута.
Пятеро из девяти обвиняемых по этому делу свою вину не признали, четверо подписали составленные Моховым признания -такие же коротенькие, на одну страничку. Признание или непризнание на судьбы обвиняемых повлиять уже не могло, все было предопределено.
7 апреля все тот же ст. лейтенант ГБ Боген утвердил всем девятерым обвинительное заключение. В тот же день эти дела были поставлены на рассмотрение Тройки. Еще через неделю, 14 апреля, расстрельные постановления Тройки были приведены в исполнение. 8 тот день в Магадане было расстреляно 176 человек.
Александр БИРЮКОВ (Из книги "За нами придут корабли")