И каждую весну, и каждую осень над этим местом пролетают гуси. Белые канадские гуси пролетают над светлой галечной полосой, и каждый сбрасывает здесь одно перо. Тут уже много перьев, но еще мало... Несколько лет назад здесь упала большая железная птица, она лежит почти целая. Сломаны только крылья. Бело-красные крылья самолета ледовой разведки.
Тогда в конце лета он тоже летел на юг. И гуси держали курс к Средиземному морю. Говорят, летчик, которого знает весь мир, упал в Средиземное море. Но это неправда. Никто не знает, где он упал. И только девочка знает. .
Каждую весну и каждую осень девочка приходит к бело-красной могиле с цветами.
- Кто летал на нем? — спросил я.
- Разве ты не знаешь? — удивилась она. — Это же...
- Но ведь он упал в Средиземное море, еще тогда, в сорок четвертом!
- Нет. Нет! Ты ничего не знаешь! Смотри, здесь все цело. как у него дома... И приборы... и кабина... самолет ждет его. Посмотри, отсюда хорошо видны небо и земля.. Ты ведь знаток. что такое небо? Что такое земля? Ведь ты летчик... ты хороший летчик?
- Да, — сказал я, — хороший.
- Но ведь ты упал в прошлом году? «— Да. упал.
- А теперь летаешь? — спросила девочка.
- Да. летаю...
- И он тоже улетит... Ведь если ты мог. почему же не может он?
- Не знаю. — сказал я. — мне проще. я вернусь...
- Он тоже вернется. Раньше же он возвращался?
- Он всегда возвращался. — сказал я. — Он всегда возвращался куда-нибудь, где его ждали... где без него было почти так же. как и с ним.
- Он умел возвращаться, — решила девочка.
- Да. Он умел летать и всегда возвращаться, когда его ждут.
- Значит, у него было много друзей. Я тоже буду его ждать, — сказала девочка.
- Все люди... все хорошие люди были его друзьями. И даже те, кого он не знал.
- С друзьями хорошо, — сказала девочка, — спокойно...
- Он всегда возвращался к друзьям и к женщине, с которой ему было хорошо.
- Он их любил?
- Да. Он любил их и поэтому часто от них улетал.
- Разве это надо? — спросила девочка.
- Да. Ведь о том. что ты любишь землю, узнаешь в небе, а о том, что не можешь без неба, узнаешь на земле.
- А море? — спросила она.
- Море, как небо... На земле всегда ждут тех, кто в небе, кто в море.
- ...и кто в тундре, — сказала девочка.
- Да.
- А завтра я и тебя буду ждать, ладно?
- Но я не прилечу завтра.
- Ну и что? Ты прилетай когда-нибудь. А ждать я начну завтра...
Я молчал. Я знал — что это такое, когда на свете есть женщина, которая тебя ждет... Я хотел его выпустить, но он был смертельно ранен. Его убил Виктор, мой друг, парень, который всегда боялся обижать женщин, но из-за его неуклюжести они всегда обижались. Зря, конечно, ведь он просто никогда не говорил неправды.
Но он хорошо стрелял на сто и триста метров, и я отдал ему карабин, пока вытаскивал лодку на галечную косу. Резиновая лодка еще не успела умереть, она была только сморщенной, когда он принес гуся. Белый гусь уже не глядел, но лодка еще дышала — казалось, будто это последнее дыхание птицы.
Гусь был большой, но тощий, и его новые белые перья украсили бы любой туалетный столик любой красивой женщины. Я стриг купоны собственной безнаказанности: я вырвал два пера, чтобы подарить.
- Через день перья умрут. — сказал Виктор, — и они не будут нужны никому.
Перья умерли к вечеру, они уже ни на что не годились, я вытащил их из целлофана, где был наш НЗ — спички и шоколад. Перья были мягкими, некрасивыми, синими у основания. Виктор знал о гусях все.
-Ты был хорошим летчиком? — спросил я Виктора.
- Да.
- Почему же ты не летаешь? Почему же ты ходишь?
- Тундра, как небо. — непонятно сказал он.
Он снова надувал лодку. Я смотрел, как люди идут на стойбище Нотакытрылыт. Я рассказывал Виктору о том, как каждую весну и каждую осень девочка идет к бело-красному самолету с букетом неярких полярных цветов.
Виктор все понял и испугался;
- А вдруг ему не хватает именно этих двух перьев, чтобы взлететь?
- Как ты мнителен,- сказал я, - Без этой девочки он все равно не взлетит.
- Это она сказала?
- Нет. Она сказала, чтобы я ему помог. Все птицы ему помогают. Каждая сбрасывает здесь одно перо. Скоро у него будут крепкие крылья. Она сказала, чтобы я ему помог, ведь может случиться, что и он мне поможет...
- Ты летаешь. А я нет, - непонятно сказал Виктор. Я спросил:
- А тебя ждут?
- Не знаю.
- А что делать, ты знаешь?
- Знаю, — сказал Виктор. — Мне надо летать. Тогда у меня будет 'право возвращаться.
Вчера...
Вчера у этого самолета пастухи разжигали костер. Кострище я увидел сегодня, и я знаю, какой им предстоял путь, чем они чаевали, сколько их было, и сколько у них было собак, и лаже то. что одно из копыльев нарты заменили на дюралевую часть крыла.
Я приехал зимой к самолету, а там было все так же. как весной и осенью. Цветы в кабине были совсем сухими, но их никто не трогал.
У этого самолета всегда останавливаются тундровики. Никто, кроме погибшего экипажа, не знает, что предстоит каюрам после чаевки и что у них было уже. У них путь, снега и сказки, в которые они верят. У них хорошие собаки. В пути нельзя болеть, нельзя отставать, никогда нельзя мешать человеку, если у него большая скорость.
Я надеялся найти записку или расспросить о девочке, или с кем-нибудь из каюров выпить из походной фляги, но чукчи ушли вчера, и я знаю по кострищу, сколько их было, чем они чаевали, какие у них собаки и какой им предстоял путь...
Я бы им рассказал о девочке с цветами и о Викторе, который все же полетел и не вернулся, чьи крылья на мысе Эри, на берегу Ледовитого океана, о Викторе, который забыл, что никогда нельзя улетать, если тебе не к кому возвращаться.
Но пока ты ходишь по земле, пока в тундре разжигают костры, пока ты веришь в добрые сказки, я знаю, взлетит и Виктор, и тот отличный парень, что погиб тогда, в сорок четвертом, где-то в Средиземном море... Им помогают все птицы.
Каждую весну и каждую осень белые быстрые птицы сбрасывают над светлой галечной косой по одному перу. Там уже много перьев, но еще мало