ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!
Говорят: случайность погубила!..
Где-то неисправны тормоза,
Где-то изоляцию пробило,
Где-то выстрелили в пьяные глаза...
Но случайность создается нами -
Неуменьем, ложью, трусостью нечистой...
Смерть - когда мы умираем сами.
Остальное все - УБИЙСТВО
Я. Урельский 1963 год
МАЛЬЧИК
Мальчик пробрался в квартиру, когда уже все закончилось. Мебель, узлы, посуда и все другое, сопутствующее переезду, стояло, валялось, путалось и громоздилось в двух комнатах, просторной прихожей, больших коридорах и остро пахнущей, жирно-скользкой кухне. В первой от кухни, тусклой комнате, освещенной лишь голой лампой на крученом, с грязными пятнами шнуре, торопливо чокались полуполными стаканами с водкой трое мужчин. Четвертый, в пахнущей потом майке, джинсах и почти негнущихся носках, лежал на косостоящем диване, сжимая левой рукой пустую вилку, которую он не донес до последнего куска мяса перед последней порцией водки Хлопнутый прямо по мозгу непомерной порцией спиртного он тяжко и нудно хрипел. Его рыжеватые волосы, обычно старательно прикрывающие крутую лысину с обеих сторон, сейчас распались по сторонам грубого лица, повернутого в сторону темного окна, чуть подсиненного красками навалившейся на него ночи, холодной, ясной, промытой острыми ветрами с брызгами морской воды.
- Ну все! - заявил низенький и бородатенький, с маленькими, словно застывшими прозрачными глазками и непомерной силы голосом. - Бля буду, хватит. Не идет уже... Домой хочу... Натаскался...
- В твоем доме не все дома! - радостно сострил суетливый и курчавый, с трудом пропихнувший в себя порцию водки и тут же закуривший сигарету. - Оставайся у Егорки ночевать...
Названный Егоркой рослый, чуть лысеющий и полнеющий мужчина принужденно улыбнулся и развел руками. В его глазах явственно мелькнула тревога.
- Да где у него спать... - басил прозрачноглазый, - с этим, что ли? Он показал на хрипевшего с вилкой, а курчавый снова визгливо засмеялся.
- Попить есть чего? - вдруг нахмурился басистый и уверенно двинулся на кухню.
Егорка последовал за ним и, пока гость сливал из крана застоявшуюся воду, с жадностью припал к открытой форточке, окунувшие! по плечи в холодную и свежую массу темноты и ветра. Внизу, по/ косогором, над которым утвердился этот пятиэтажный, похожий Не редут с двумя тупыми углами бетонный дом, вяло катились черные волны лимана, качая на себе осеннюю шугу, чуть белеющую под светом окон. Дом, выстреливающий из окон-бойниц лучи света, стоят покоем с чуть раздвинутыми боковыми пристройками, словно прикрывая весь городок Ондарь от возможной атаки с моря. Егорка, прищурясь и прочистив легкие от гадостного воздуха квартиры, стал рассматривать далекий, противоположный берег лимана, расширяющегося к востоку и сливающегося там, уже в непостижимо черной мгле с морем и далее, где уже вообще ничего не видно и днем, - с океаном.
Мальчик неслышно подошел к этому совсем некрасивому человеку и пристроился рядом на подоконнике. Он ничего не мог поделать с собой. Его неудержимо тянуло к нему с того момента, как только он осознал свое бытие в прозрачном мире. И вот уже три года мальчик существовал рядом с мужчиной, которого совсем не знал, но которого неудержимо хотелось гладить, оберегать и любить. Вот и сейчас они вместе смотрели на тот берег, и мальчик положил свою невесомую ручку на плечи Егорки. А тот, успокаиваясь от водки, освобождаясь от усталости, увидел цепочку желтых огней, нашел справа, ближе к выходу в море, разноцветье аэропорта. Остро и предупреждающе мигнули створные красные огни маяков, которые стояли слева, предлагая входящим судам идти только по пути, указанному ими. Еще левее уютно и нежно просвечивал поселок Горняцкий, а уже совсем влево, для этого надо было высовываться из окна почти по пояс, все реже и реже уходили фонари военных станций, рыболовецкой базы и чего-то еще, о чем Егорка и не знал, ведь прожил он в городе всего три недели, перебравшись сюда из провинциального, но прекрасного места на земле под названием Залив Креста, где шумели водопады на острых скалах, где в распадках густели кусты, и жили цветы невиданной красоты с удивительным названием рододендроны.
Стало хорошо. И тут Егорка заметил нечто странное. Совсем в глубине берега, но чуть выше всех огней, сверкала россыпь яркого, всхожего на светлые изумруды, света. Это не было похоже на окна домов, на цепочку фонарей, вообще ни на что не было похоже. Чуть обернувшись, Егорка спросил бородатого:
- Что это там, вон, вон, выше всех! Видишь? Огни странные... Бородатый протиснулся кокну, снял очки, потом надел их снова, всмотрелся, икнул и махнул рукой:
- Это Гудум, - тяжко сказал он и отвалил от окна. - Там рай... Ну, я пошел, коль пить больше нечего. А где Герман? А Анжелика где?
Егорка неопределенно повел плечами и снова припал к дышащему отверстию в окне. Он не слышал как ушли гости, так как неотрывно, так что слезились глаза, смотрел на эту словно шевелящуюся россыпь и неслышно шептал:
- Гудум... рай...
Мальчику стало скучно, он оторвался от стекла и проник в комнату, где также жутко хрипел пьяный с вилкой, и оказался затем в дальней, угловой комнате с большим окном и яркими фотообоями, оставшимися от прежних жильцов. На фотообоях был летний лес и веселая речка с кустиками по берегам. В один из этих кустиков упиралась двумя руками красивая, лохматая женщина с задранной на поясницу короткой кожаной юбкой, а сзади, обхватив ее за выбившиеся из кофточки груди, дергался голым задом высокий, белобрысый мужчина, хрипя и глотая набегающую слюну.
- Скорее, Герман, ну, скорей, - прерывисто просила женщина, помогая ему своими плавными покачиваниями таза, - Егорка войдет сейчас, войдет...
- Нас... хр-р-р... не видно... из-за шкафа, - прохрипел и простонал мужчина и вдруг содрогнулся и сдавленно крикнул, яростно прижав и словно размазав женщину, у которой подломились руки, по недвижимым кустам и речке.
-Да-а-а, - облегченно и как-то разочарованно протянула женщина через несколько секунд, разворачиваясь и проворно натягивая на потное тело белые плавки, мгновенно мокро потемневшие в паху, - успели!
- Ага! Ox! - радостно подтвердил Герман, поднимая на узкий зад штаны вместе с трусами. - Молодцы мы! Пошли!
- Отдышись, - иронично посоветовала женщина, оправляя юбку и пряча в цветную кофточку тяжелые груди, - опасности уже нет.
Мальчик не знал что делать. Он не понимал, что совершали эти двое, спрятавшиеся за угрюмым темно-коричневым шкафом, хотя ему, уже пяти- или шестилетнему, было остро и интересно, но очень стыдно видеть эту странную и завлекательную игру взрослых людей. И вдруг он почувствовал, что тот, большой и близкий, НЕ ДОЛЖЕН этого видеть, что от этого ему будет очень плохо. Почему? Мальчик не знал. Он стремительно кинулся на кухню и обхватил ручками голову Егорки. Он умолял его не оборачиваться, не идти в комнаты, и Егорка, не видя малыша, но чувствуя странную истому и какую-то легкую силу, прижимающую его к отверстию форточки, все смотрел и смотрел на россыпь огней, пока сзади ни раздались преувеличенно бодрые голоса, и он, замерзший, с отвердевшими губами, обернулся
лицом в кухню и узрел напряженно веселое лицо жены Анжелики с размазанной под носом и подбородком губной помадой. Сзади как-то виновато морщилась физиономия Германа, с тяжелыми складками у шеи и голубыми, шныряющими повсюду глазами.
- А где гости, Егор? - вполне естественно удивилась Анжелика, прижимаясь к мужу и целуя его в щеку. - Ой, какой ты холодный... В окно смотрел?
- Да, - еле выговорил Егорка, поеживаясь от воздуха, вдруг вцепившегося в его плечи, - там Гудум...
- Гудум, - торопливо подхватил Герман, - да, отсюда его видно в хорошую погоду.
- А что это, Гудум? - уже явственней спросил Егорка.
- Очень симпатичный военный поселок, - радуясь своей осведомленности зачастил Герман. - Чистый, красивый. Он среди сопок - там нет ветра и растут даже тополя. Представляешь - тополя на Чукотке! На сопках - несколько водопадов. Полный порядок, нет мусора, чистая речка. Рай, одним словом.
- Вот как просто, - вздохнул Егорка, отодвигаясь от окна. - Тогда пошли, выпьем еще.
- Нет, старик, - бодро ответствовал Герман. - Пора домой, да и тебе надо отдохнуть...
Он крепко пожал Егоркину руку, дружески тряхнул ее и направился в прихожую, крикнув:
- Не провожайте, друзья! Я дверь захлопну сам!
- Ой, - донесся из комнаты с голой лампой голос Анжелики, - здесь же Шиньон спит.
- Не Шиньон, а главный редактор радио Ермак Михайлов! -донесся из прихожей голос Германа. - Поднять его невозможно, так что пусть спит! Спокойной ночи!
Хлопнула дверь. Егорка, машинально буркнув; "Спокойной ночи", двинулся было в комнату на помощь жене, но, словно кто-то тронул его за плечо, резко обернулся и снова припал к окну. Гулко и ясно прозвучали в утомленной и замерзшей голове сначала "Гудум", потом "рай", а мальчик отпустил наконец Егорку и почувствовал ту радость, которая всегда приходила к нему, если на лице друга появлялась улыбка. Он легко теперь мог расстаться с ним, что и сделал, покинув и кухню, и дом, и мрачно шевелящийся лиман, и изумрудную россыпь огней под странным названием Гудум, мелькнувшую и пропавшую в ночи.
ЛЕЙТЕНАНТ И ХОРОШЕНЬКАЯ
В двадцать один ноль-ноль, когда в квартиру Егорки на той сто не лимана внесли последний тюк, и гости метнулись к столу, уже впопыхах накрытому Анжеликой, лейтенант Абрикосов и сержант Хорошенькая стояли по стойке "смирно" перед майором Петровым, который грузно уместился за казенным столом и внушительно объяснял, глядя на свой округлый живот, накатившийся на бесформенные колени:
- Небо должно быть чистым. Проблем на дежурстве быть не может. Службу надо нести четко. Не спать. Вести журнал дежурств. Не спать. Вести журнал. Фиксировать объекты в небе. Службу нести четко. Звонить, в случае чего. Не спать...
Он наконец приподнял тяжелые веки и глянул сначала на Хорошенькую, а потом на Абрикосова. И как-то дрогнул. Лейтенант стоял стройно, перехлестанный тугими ремнями с кобурой на бедре, высокий, прямоплечий, легкий, словно готовый взлететь от протертого тысячами сапог пола. Его темные глаза внимательно и строго смотрели на майора, и тот вдруг встал и попытался втянуть свой ужасный живот под ребра. Это на несколько секунд удалось, но майор теперь совершенно не мог говорить! И он снова плюхнулся на охнувший стул и почему-то разозлился.
- Да! - громко сказал Петров. - Не спать! С вами должен быть оператор, рядовой Гутин. Он заболел. Личного состава не хватает. Поэтому - службу нести четко!
Тут его колено мягко и тепло прижалось к правой тумбочке стола, где, он радостно знал, стояла литровая бутылка импортной водки, захватанный пальцами стакан, банка с солеными огурцами, шмат еще мягкого хлеба, кусок колбасы и деликатес (!) - баночка оливок. Там же, но уже по углам, подальше валялись вскрытая пачка чая, упаковочка печенья, кулек сахара. Майор мгновенно успокоился и мягко скомандовал:
- Заступайте на дежурство!
...До узкого бетонного входа в скалу было метров двадцать. Лейтенант и сержант легко пробежали их и перед тем, как нырнуть в подземное царство, Хорошенькая ткнула пальчиком в сторону:
- Смотрите, лейтенант, Ондарь видно.
Абрикосов на ходу оглянулся и узрел на черном далеком склоне над полосой темной воды много-много разноцветных огней, венчаемых красным фонарем на самой вершине сопки. Задержался на миг, а Хорошенькая засмеялась:
- В ресторан там обязательно сходим, как только дорога через лиман по льду будет. Я приглашаю. Согласен?
- Конечно! - легко ответил юношеским баском лейтенант, набрал код замка и открыл тяжкую металлическую дверь, за которой начинался путь в глубь земли, в ледяную сердцевину сопки.
Через часок мягко катившегося дежурства Хорошенькая нанесла цветным карандашиком на стену плексигласа, пересекающего всю комнату поперек, последние данные о том участке неба, какой охватывала их станция слежения. А небо было чистым, звездным и спокойным. Потом уселась в крутящееся мягкое кресло, развернулась спиной к стенду, где мигали, переливались и тихонечко гудели сложные и таинственные приборы и экраны, и спросила лейтенанта, раздумчиво созерцающего столбик цифр на прозрачной стене:
-Лейтенант, кофе будешь? С коньяком!
- С коньяком - ни-ни! - испугался Абрикосов.
- Так чуть-чуть, - успокоила Хорошенькая, доставая из сумки термос. -Незаметно.. .
- А запах? Майор учует при обходе.
- Петров? - рассмеялась Хорошенькая. - Никакого обхода не будет! Ни-ка-ко-го! Понял, лейтенант?
- Почему? - недоумевал юный и прекрасный офицер. - Положено ведь по Уставу.
- А ты позвони ему, - посоветовала Хорошенькая, - разливая кофе в две тяжелые кружки. - И учти - коньяк уже в кофе и отделить его нельзя!
...Первый стакан майор осушил легко. Понюхал хлебушек, проглотил оливку. Ничего, деликатес понравился. Мгновенно стало тепло и уютно. Вспомнив, что между первой и второй должно быть не более пяти минут, налил полстакана водки, вздохнул и... вот тут что-то плохо пошла вторая. Ну еле пропихнул ее Петров в горло, чуть не закашлялся, поэтому, еле переведя дух, яростно зажевал скверный вкус соленым огурцом и колбасой, но вскоре неприятные ощущения прошли, хмель уже вовсю забуйствовал в Петрове, подвигая его мысли к немедленному суровому исполнению своих обязанностей, одновременно начисто лишая его тело возможности исполнять эти самые обязанности. В силу этой двойственности Петров было рванулся из-за стола, чтобы немедленно проверить салагу лейтенанта и сержанта Хорошенькую, но тело его мягко зацепилось животом за стол, руки, вместо того, чтобы оправить китель и нахлобучить фуражку, ухватили бутылку и стакан, а тут раздался зуммер телефона, и майор все-таки встал, отставил бутылку и взял трубку:
- Майор Петров слушает! - сурово и четко сказал офицер. Послушал и мягко потек всем телом на стул, свободной рукой снова загребая бутылку. Хлынуло расслабление, и голос Петрова стал дряблым и переменчивым. - Так, лейтенант! Молодец! Неси службу (тут он икнул два раза) четко. Сержанта не хватай за что попало... (здесь он хихикнул), это шутка... твою мать! Небо чисто? Ага! Это я и предполагал. Ни х...ра сегодня не будет. Но не спать! Ни тебе ни сержанту! Отбой!
- Отбой! - подтвердил Абрикосов и растерянно положил трубку.- Так он что? Я не понял...
- Нажрался! - весело сказала Хорошенькая и поднесла лейтенанту кружку. - Четыре часа о нем не будет ни слуху ни духу. Мы свободны как птицы в пределах, конечно, нашей "дежурки". Пей!
Лейтенант начал послушно пить кофе, на добрую треть разбавленное коньяком, а Хорошенькая, лишь слегка попивая свою порцию, искоса посматривала на юношу, с трудом сдерживая дрожь, начинающуюся где-то в паху и трепетно перебрасывающуюся то в колени, то в губы. Как она ждала этого дежурства и именно в этом составе, зная, что Петров не проверит их, зная, что оператор Гутин на днях ляжет в госпиталь, зная, что не простит себе никогда, если не использует этот выскребанный ею из воинской службы шанс. Зная, что нельзя спешить, зная, что Абрикосов не искушен в делах женских, а может, и вообще девственник, она все-таки не сдержалась. И только-только лейтенант допил кофе, только-только почувствовал, как уютно смягчился мир этой, в общем не грубой комнаты, как перед ним возникли сияющие и красивые глаза сержанта, и странный, прерывающийся и заглатывающий волю офицера голос спросил:
Скачать повесть полностью: