На утрамбованной ветрами щебнистой вершине лысой сопки серел мох-ягель, полыхали разноцветные брызги лишайников. На широких зубчатых листьях, тронутых желтизной, лежали крупные ягоды "вороньего глаза". Сотни смоляных, блестящих глаз в упор смотрели на путника, вдруг напомнив ему о далекой девушке из туманной юности с поэтически звучащим именем "Эхо". Взгляд ее черных больших глаз, то нежных, то грустных, то бешенных, до сих пор мучил Беломестнова, заставляя сожалеть о единственном, судьбой отпущенном шансе…
Крупная рыжая лайка, набок вывалив малиновый язык, лежала возле бокастого рюкзака. Далеко позади осталась база… Еще позавчера начальник геологоразведывательной партии долго крутил в руках заявление, не решаясь подписывать. Но он все же понимал: мужик, коему под пятьдесят, если что-то задумал, бесполезно его уговаривать. Когда гигантская, зеленоватая "стрекоза", рубя воздух винтами, скрылась за перевалом, на базе никто и не заметил, что техник-геолог не сел в "вертушку".
Путник пошевелил сопревшими пальцами в шерстяных портянках. Кирзачи крепкие, хорошо разношены, по швам смазанные нерпичьим жиром. Витязь напрягся, повернув голову на восток: видать, где-то далеко надвигалась рогатая лавина оленей, от морского побережья пришедших на зимовку. Сухие щелчки копыт, хорканье и сопение животных слились в один тревожный гул, который уловила лайка.
2.
К вечеру он вышел к реликтовому лиственничному лесу у подножия хребта. С перевала лес казался как бы запеленатым в прозрачную сине-зеленую вуаль. Два года назад Беломестнов из ружья здесь сбил дремучего, бородатого отшельника с красными угольями бровей. Первым делом осмотрел желудок глухаря, содержимое его порою дает такую зацепку, с которой и начинается великое открытие… Там он нашел два камешка густо-синего цвета, отшлифованных наждаком желудка птицы.
За перевалом, неподалеку от рощи, в гигантской ложбине, заваленной обломками горной породы в разноцветных звездах лишайников и гривенниках птичьего помета, он нашел свой лазуритовый ручей. Заросли кедрового стланика, намертво переплетенного ветвями и стволами, надежно скрывали ручей…
Подходы к чудом сохранившейся реликтовой роще стерегли нагромождения циклопических глыб (сунешься, враз полетят траки вездеходов), с тыла же - отвесы хребта. Геологические маршруты проходили в стороне, а оленеводы не любили эти места: среди местных жителей кочевала недобрая слава об озере в горах, где поселился злой дух. В прошлом году в избушке на нарах мертвыми нашли двух рыбаков. В двух шагах - озеро, полное необыкновенно больших, жирных гольцов, в мешочках крупа, сахар, мука, патронташи набиты снаряженными патронами. На теле же рыбаков ни единой царапины, следов болезни, борьбы…
…На огне в котелке бурлила грибная похлебка с куропаткой, багровые блики дробились в черных умных глазах пса. Внезапно, точно клинок рассек воздух, над головой пронеслась стремительная, невидимая птица, оставляя за собой тревожное: "Кьяк… кьяк… кьяк…".
* * *
С перевала в бинокль Беломестнов тщательно обшарил округу. Ничего подозрительного. Лишь в небе унылый клекот орлов, пересвист евражек (северный суслик), да гудение ветра в ушах.
Заскулил Витязь, вспомнив свой недавний путь, когда подгоняемый хозяином, он полз поверху сплетенных вершин, застревая лапами в клейких от смолы ветвях, брюхо обдирая о сучья. Пружинистая изумрудная преграда, нашпигованная куропатками и бурундуками, а вокруг лишь серо-желтые, серые каменные обломки!
Наконец, заветный, идеально прямой (это даже сбивало с толку), зеленовато-синий ручей в обрамлении серо-голубых агатовых окатышей и восковой кварцевой гальки. Лазуритовая жила, словно стрелка компаса, показывала на запад и восток. На западном конце стрелки висел красный шар солнца, готовый скатиться со склона хребта. Утром же солнце покажется точно на восточном конце синей стрелы.
Собрав воедино все свои знания, многолетний опыт геолога, Беломестнов все же не мог понять, почему в одном месте собрались лазурит, кварц и слоистый агат. Неподвластное земным законам, здесь пульсировало самодостаточное бытие, которое, теперь уже не задумываясь, он принимал полностью…
Как по толстому стеклу, по отполированной лазуритовой жиле струилась вкусная, прозрачная вода, за день нагретая лучами. Ладонями Беломестнов благогоговейно зачерпнул целительную влагу… Отпустила колющая боль в позвоночнике, исчезла недавняя усталость, куда-то ушли все заботы и связанные с ними мысли. Только покой, счастье, свежесть, сила в каждой мышце тела, точно к нему вернулась юность. Полакав драгоценной влаги, Акбар устроился на крохотном пятачке. Беломестнов не рубил кедрач, боясь демаскировать ручей.
Фиолетовые, голубые, сине-зеленые блики прыгали по рукам, лицу человека, лапам и морде собаки. Двух рюкзаков лазурита хватило бы, чтоб неплохо устроить жизнь. Но как с банальным кайлом подступиться к бесценной жиле? Вдребезги разнести красоту!.. Он давно уже не определял твердость минералов, не относил их к определенной группе, а лишь радовался гармонии, истекавшей от загадочной, синей стрелы.
Натруженные за день ступни Беломестнов обложил кварцевой галькой и агатом. Камни были горячи не только от солнца, какие-то другие источники насыщали их теплом. Из костей и мышц Беломестнова ушли усталость и ломота, мышцы наполнились пружинистой энергией и силой. Порой в мир полной гармонии врывалась досадная мысль о золотоискателе, стоянку коего он обнаружил на берегу большого ручья, неподалеку от хребта. По тому, как тот разбивал лагерь, обращался с лотком, промывая грунт, Беломестнов определил: он не профессионал. Это даже несколько успокоило его - тайна ручья должна принадлежать лишь одному. Геолог сюда не забредет, нет ничего интересного в гранитных и базальтовых обломках. Но оставался один, видимо, пастух-чукча, давнее кострище которого он обнаружил на берегу своего ручья. Может, тот давно забыл о красивом, но бесполезном ручье, или где-нибудь сгинул на долгих северных дорогах.
Остывший темно-багровый диск солнца на мгновение завис на конце лазуритовой стрелы. Вода потемнела, обретя бутылочный цвет. Истошна крича, крупная кряква падала вниз, над вершинами кедрача стремительная сизая птица накрыла ее. Задние когти бритвами полоснули по спине утки, кряква тряпкой шлепнулась в кусты. Развернувшись, кречет низко прошел над добычей.
Вдруг чем-то кольнуло в сердце, отдалось в мозгу. Беломестнов бросил наслаждаться созерцанием своего мира, точно в него вселился кто-то другой, чужой, завладев его мыслями, чувствами. Озеро!.. Оно заполонило его сознание, он думал только о нем! Теперь его не интересовал ручей, о котором всю зиму тосковал в далеком, заснежено городе, подсчитывая дни, оставшиеся до прихода весны. Двое суток он пробирался к ручью, думал только о нем, но, оказывается, он шел лишь к озеру. Зачем? Но сейчас об этом он не думал…
Озеро - пятнадцать километров в длину, тринадцать в ширину - лежало на высоте пятисот метров над уровнем моря. В него, как в Байкал, впадало сотни ручьев и речушек, а вытекала только одна река. Раньше Беломестнов не раз доходил до склонов хребта, но странная, необъяснимая тревога не давала перевалить хребет… Сейчас же им овладело непреодолимое желание увидеть озеро, ради которого он в столь трудное время потерял работу…
3.
По узкой, извилистой тропе, проложенной снежными баранами, он спустился в седловину. Кое-где на плоских вершинах камней белели птичьи и звериные кости, как скромные цветы, пестрели перья. Холодный ветер тревожно гудел в ушах, зрачки кололи розовые иголочки: в узких каменных складках полыхали не растаявшие за лето снежники. За последним извивом распадка, наконец, сверкнула синяя сталь большой воды.
Стекловидные окатыши обсидиана хрустели под каблуками. Ни волн, ни ряби на фиолетово-голубой поверхности озера. На вершинах, как замки средневековых феодалов, чернели кекуры… На зеркале воды кусками рафинада лежали льдины. Весны и лета не хватило, чтоб их растопить. Нагретые камни струили тепло, холодные ветра не прорывались через каменную ограду хребта.
Тяжелая фиолетовая вода, неподвижные льдины, жалобный клекот орлов. Грозные в своей непостижимости тишина и глубина озера!..
Лишь хруст тусклого вулканического стекла под каблуками. Какая страшная сила камень превратила в стекло? Какой это был исполинской силы удар!..
Утрамбованная площадка. На гальке и песке темные пятна, следы от колес вертолета. Только отчаянные смельчаки на такой крохотный пятачок могли посадить тяжелую машину. Наловив рыбы, придавленные грозной тишиной озера, они тут же снимались с места… Рыбачья избушка одной стеной втиснулась в выемку в скале, с плоской крыши свисали лохмотья рубероида, дыры наспех заделаны, придавлены тяжелыми камнями. Возле двери серел окурок "кента", точно такой же Беломестнов нашел возле кучи намытого песка на далеком ручье. Находка обрадовала - значит, золотоискатель вернется сюда, его, видать, должен забрать вертолет! Не на надо сбивать плот, чтоб сплавиться по порожистой реке…
Оконце, затянутое полиэтиленовой пленкой, скупо процеживало свет. По обеим стенам широкие дощатые нары, прикрытые клоками старых оленьих шкур. Вспугнутая моль роилась в сумраке. На булыжниках - железная печка, на столе сухие рыбьи кости, окурки, пустые консервные бланки. После грандиозной панорамы озера глазам скучно в затхлой тесноте закопченного жилья. На нарах возле окна - транзисторный приемник "Океан". Беломестнов нажал на кнопку, в уши ударила металлическая музыка, от ее ритма все вокруг сразу исполнилось иного значения. Он тут же выключил радиоприемник, ему не хотелось нарушать тишину…
Торопясь, пока светло, Беломестнов отбросил булыжника от шеста, на котором болталась выцветшая тряпка. Голодный пес, обследуя местность, взбирался на террасы, покрытые травой и мотками карликовой березки. Ничего из съестного, даже евражек не видно!
На клюве мыса шестом подальше от берега Беломестнов оттолкнул капроновую сеть. Сеть хотя тонкая, но очень прочная, без поплавков и грузил могла поместиться в пригоршни. Белый, неровный пенопластовый пунктир четко отметился на темно-фиолетовой поверхности в золотой чешуе бликов.
Вода подернулась темной зеленью. Истончаясь, солнце мучительно долго протискивало темно-красное тело меж башен исполинских кекуров. В лицо дохнуло льдом, тень от утесов длинно и изломанно пролегла по воде. В центре озера нежно розовели льдины. Такая тишина, что больно перепонкам! Вдруг наверху оглушительно застучали камешки. Беломестнов от неожиданности вздрогнул, покрывшись липкой, неприятной испариной. Он впервые почувствовал свой возраст… Медленно повернул голову.
На уступе утеса, балкончиком нависшем над узкой береговой полосой, застыл снежный баран. Тяжелые, улиткообразные рога пригибали голову. Зверь, видимо, спустился на террасы пощипать травы. Баран потянет на все сто кг… а льда вон сколько! Но, увы, ружье в избушке! Под лапами мчавшегося пса загремела галька, грохнули копыта зверя, в немыслимом прыжке взлетевшего на уступ, потом на другой. И нет его!.. Рыча, пес царапал когтями каменный откос. Вдруг пунктир поплавков выгнулся, края сошлись, белый смутный круг круто ушел на глубину… Врезавшись в ладонь, струной зазвенел нейлоновый тросик, екнуло сердце.
Под возбужденный лай Витязя Беломестнов вытянул на берег дергающийся, спутанный ком. Такого громадного гольца он прежде не видел, хотя облазил весь север! Двухпудовое тело пятнистого "удава в серебристой чешуе, от яростного хвоста в разные стороны летели окатыши и галька. Пасть усеяна сравнительно мелкими, но очень острыми зубами - сунь палец, враз обдерут до костей! Боясь за сеть, рыбак булыжником по голове успокоил "Чудовище".
Заправленная соляркой, коптила лампа без стекла. Не дожидаясь, когда поспеет уха, Беломестнов на проволоку нанизал куски розового мяса, сунул в открытую дверцу печки. Такой жирной и душистой рыбы он еще не ел! Речной голец намного меньше, жестче, может, оттого, что надо преодолевать сильный "бой" воды.
Накормив пса, Беломестнов с сигаретой уселся на пороге избушки. Звезды отражались в тихо дышащем озере. Где-то со склонов, шурша, струился песок, о берег боком терлась льдина, звенели осыпавшиеся на гальку длинные иглы. Не слышно вечного гудения комаров, и это настораживало…
Вдруг порыв воздуха сильно и туго ударил в лицо и грудь, запечатал ноздри, от неожиданности перехватило дыхание. Озеро, внезапно вырвавшись из темноты, начало набухать голубым свечением. Из неведомой глубины волнами накатывал свет. Приблизился далекий северный берег, черно-четкие утесы наклонились над светящимся озером, готовые вот-вот рухнуть в кипящую воду.
От макушки до подошв ступней боль пронизала Беломестнова, от сильнейшего напряжения на висках вздулись вены. Прижавшись к ногам хозяина, от страха дрожал пес. Распластанный на бревенчатой стене, от ослепительного света Беломестнов щурил глаза. Неожиданно успокоением пришла мысль: "Душа может обойтись и без телесной оболочки, только без нее она может стать свободной. Ничего страшного не произойдет, если она покинет свой тесный дом, сдерживающий ее порывы, стремления, желания. А раз так, лед вечности не так уж страшен…"
Пульсирующее озеро, клубящееся в смене невыносимо пронзительных красок, все усиливающаяся вибрация, свист, вой, от которых чуть не лопались барабанные перепонки, неотвратимо вытягивали, высасывали его из жалкой плоти…
4.
Где-то в тумане глухо кричали чайки, изморось плачущего неба каплями сползала по лицу. Лаком отливала брусчатка "Старого города", улочки сжаты стенами из серого тесаного камня. От них веяло льдом старины и бездомности. Холодные камни со всех сторон наступали на Беломестнова, загоняя в свои тупики, где сотни лет назад разбойники подстерегали неосторожных путников. Выбираясь из очередного тупика, он вновь попадал на ярко освещенную узкую улицу Виру. Прохожие бодро цокали каблуками, ругались, смеялись, шутили, останавливались возле ярких витрин магазинов, или же ныряли в зеркальные двери кафе и ресторанов. Этот воздух, горький от бензиновых выхлопов и угля печей, эта изнуряющая морось для них привычны, они давно подчинились воле неподвижного камня. Ему же не хватало пространства, горизонта. Собранные в геометрические фигуры, окультуренный камень давил со всех сторон!..
Как и тридцать лет назад, девушка появилась совсем неожиданно, так появляется корабль перед потерпевшими кораблекрушение, уже было отчаявшимся в утлой лодчонке.
- Эхо! - радостно крикнул Беломестнов. - Где до сих пор ты была!..
Девушка обернулась… Такая же юная, стройная, с прямыми короткими волосами и негритянскими губами. Она так не похожа на курносых беленьких эстонок.
- Да, я Эхо, - с приятным акцентом сказала она, - но откуда вы меня знаете?
- Знаю, знаю! - радостно бормотал он, совершенно не задумываясь над тем, почему вдруг, в одно мгновение преодолев тысячи километров, очутился в этом знакомом, но в то же время чужом городе. Эффектная девушка с любопытством смотрела на него, на нее оглядывались проходящие мимо мужчины. Один что-то сказал по-эстонски, видимо, знакомый. Фыркнув, она кинула несколько фраз, из коих Беломестнов уловил Тольку одну: "Куради райск!". Хохотнув, парень отстал.
- Ты Эхо… - взволновано бормотал Беломестнов. Как бы желая окончательно удостовериться, что это не призрак, жесткими пальцами он провел по нежному девичьему подбородку.
- Да-да, Эхо! - звонко рассмеялась девушка. И, как много лет тому назад, ни о чем не спрашивая, повела его за собой.
* * *
В большой комнате, где было много книг, но мало мебели, она сказала:
- Кроме этой комнаты, есть еще две, точно такие же, в них живет тетка, совершенно глухая…
Как и тридцать два года назад, Беломестнов виновато пролепетал, что у него нет денег. Девушка удивленно вскинула широкую, густую бровь:
- Я разве про деньги что-то говорила? Ты мне нравишься, у тебя такой растерянный вид, мне тебя даже жалко. Я люблю мужчин твоего возраста - с ними как-то спокойнее, надежнее…
В ее голосе, в глазах, как и тогда, он увидел опыт. Сквозь стены старинного здания не проникал уличный шум. На экране телевизора женственный телеведущий с подвитыми волосами, в сладком ужасе округлив глаза, обещал показать нечто такое… И вот оно появилось: плечистой мужеподобной женщине на операционном столе из ее же плоти хирург сооружал некое подобие пениса…
Из кухни девушка принесла большую сковородку с поджаренной кровянкой, салат из помидоров и бутылку шведского "Кристалла".
Потом, ни о чем не расспрашивая, она жгуче ласкала его на широком диван-кровати. Ему казалось, что утром он с ней на время расстался, а вечером, как обычно, опять встретился.
- От тебя хорошо пахнет, запах какой-то странный, - сказала девушка, закуривая, - в нем смола, дым костра, запах пороха и шкур.
Рядом с незнакомой, но в то же время знакомой девушкой Беломестнов еще четче, зримее представил давнюю Эхо. И уже не мог их разъять, разделить - прошлую и настоящую. Время, пространство, настоящее и прошлое, как единое целое, пульсировали друг в друге…
* * *
Судьба, любознательность, стремление к перемене мест северного парнишку с берегов Охотского моря забросили аж на камни седой Балтики. Где без копейки денег он и повстречал ее…
Как голодный пес, обласканный прохожим, он шел за черноволосой быстрой девушкой в красном пальто, в блестящих черных туфельках на каблуках-шпильках, смазанных вазелином, прикрытый ее клеенчатым зонтом. Разбрызгивая лужи, проносились допотопные "Опель-капитаны", "Опель-адмиралы", иногда "Москвичи", "Волги".
Автобус "Икарус"… Теплое заднее сиденье, запах солярки, обтянутые нейлоновыми чулками круглые колени девушки между пол пальто. Потом скользкая, раскисшая тропинка, ветви черемух сбрасывали за шиворот ледяные брызги.
Возле дома под высокой остроконечной крышей, меж черных гладких валунов, похожих на тюленей, тяжело ворочалось море. Одноногий белоголовый старик с выцветшими голубыми глазками, в меховой безрукавке на верстаке шоркал рубанком по доске. Деревянная нога деда бухала о пол, заваленный ворохами желтых сосновых стружек. Вкусно пахло живицей. Старик не понимал русского языка, или же не хотел на нем говорить. Хмуро и недоверчиво поглядывая на Беломестнова, слушал внучку, бурча себе под нос: "Куради… куради…"
Воздух в комнате, затхлый, неживой. Изъеденная древоточцами, облупившаяся мебель. Широкая деревянная кровать с резными спинками скрипела и стонала. До этой девушки с негритянскими губами Беломестнов знал лишь одну женщину.
Ему не хотелось идти с ней, коротконогой, в белом пальто, белых перчатках и круглой шляпке, но ему негде было ночевать. Она взяла десять рублей, все, что у него осталось… Утром, увидев ее большие мягкие груди с коровьими сосками, широкое лицо, тупое ото сна, он быстро оделся и сбежал.
Казалось, старик не слышал ничего, погруженный в свои вечные воспоминания. Он опять молод, силен, ноги целые, а рядом красавица, цыганка Фрося, бабка его непутевой внучки. Она, как экзотическая птица, в разлетающихся цветастых юбках, с золотыми браслетами на тонких запястьях и крестиком меж смуглых, крепких грудей. Смута близлежащих хуторов… Она волна, он - валун на берегу моря: прихлынула волна, и нет ее… Фрося-чайка, севшая на камень передохнуть, почистить перья, обсохнуть перед дальней дорогой. До сих пор каменные поры валуна сохраняют тепло птичьего тела, слышится шум крови, щелканье клюва, треск крыльев. Вскоре Фрося внезапно исчезла, оставив крохотную дочку и незаживающую рану в сердце. Перед приходом русских с мужем-легионером сбежала и выросшая дочка, в свою очередь, оставив маленькую внучку.
* * *
Эхо нашла Беломестнову работу за городом, с мизерным окладом. Общага, бывшая полковая конюшня, битком набита русскими и белорусскими девушками из разоренных войной деревень. Местные жители на эту не престижную работу не шли, разве что потерянные… За шипастой оградой на расстоянии ста метров друг от друга охранники сутки брели вокруг артиллерийских складов. Тяжелые карабины СКС оттягивали девичьи плечи.
Нарушая инструкцию, Беломестнов и Эхо сходились на снежной тропе периметра. Не ощущая морозной алмазной пыли, сыплющейся за воротники тулупов, как безумные, они любили друг друга. Потом бежали к своим "вертушкам" в деревянном ящике на столбе, чтоб доложить, что движутся точно по графику. Могучие стволы сосен широкими синими штрихами перечеркивали снег.
Ревнуя к девушкам, после дежурства Эхо увозила его к деду. Порой она исчезала на целые сутки, появляясь с сумками, полными хорошей еды и тюбиками красок. Тогда она пахла чем-то враждебным, чужим. Беломестнов сильно страдал, но опасался расспрашивать, он не знал привычек и обычаев этого народа. Ему понятно море, с треском и гулом ломающее молодой лед. Этот шум напоминал родину, где, вспученный приливом, точно так же трещит и лопается лед, в белом паре черно и маслянисто мерцает вода.
* * *
В окне виден мощеный дворик, трава рыжими пучками свисает из трещин древних стен. Отрезав от всего мира, лелея покой и тишину, высокая ограда позволяла вызревать мыслям…
В сознание Беломестнова, прорвавшись сквозь воспоминания, внедрилась мысль, отвечающая данному моменту. Почему рядом лежавшая девушка так разительно похожа на его давнюю Эхо? Почему так запросто, как будто знает его давно, повела к себе, и так самозабвенно, не притворяясь, ласкала? Эти огненные черные глаза, негритянские губы и нос с горбинкой!.. Каким образом в одно мгновение с глухого северного озера он переместился в город далекой юности, преодолев пространство в тысячи километров? А может, это всего лишь сон?
Желая удостовериться, он ущипнул себя за руку. Неожиданно рассмеялась девушка. Смех чуть хрипловатый, как и у давней Эхо, слишком много курившей, когда писала свои картины. Беломестнов понял: хозяйка комнаты проникла в его мысли, и это насторожило… Перед трюмо она закинула тонкие руки на затылок, выпятила крепкую грудь. Уже не испытывая желания, он любовался совершенством ее тела, сейчас он видел много больше, нежели тридцать лет назад.
- Ты в смятении, замешательстве, пытаясь разрешить неразрешимое! - Повернувшись боком, поставив ногу на низкую полированную тумбочку, девушка рассматривала себя в зеркале. - Не мучай себя, конечно же, я не Эхо, твоя давняя любовь… сейчас имя мое Айна, я студентка.
Она села на край постели, низко склонилась над ним, в глубине ее зрачков лед неожиданной проницательности до самых костей ожег его холодом.
- Ты - геолог, но никогда не задумывался, почему на ТВОЕМ ручье лазурит, кварц, агаты собраны вместе, да еще в таком количестве? Есть ли тут какая-то тайна, загадка? Когда человеку хорошо, он мало размышляет, глупея от этого, а вот когда боль, страдание… Ладно, кое-что тебе открою, главное ты все равно не поймешь. А ведь тебе и вправду со мной было лучше, нежели с Эхо, я ведь больше знаю и могу, нежели она. Теперь тебе под пятьдесят, можешь не выдержать, как один раджа тысячу лет назад, когда я применила лишь малую толику своего искусства любви… ("Один раджа… тысячу лет назад…" - машинально повторил за ней Беломестнов).
Внезапно нахлынули страх и отвращение, он невольно отодвинулся от рядом лежавшей лже-Эхо, курившей, глядевшей в потолок, где чуть подрагивала старинная хрустальная люстра. Конечно, она заметила его внезапную перемену, и усмехнулась.
- На озере ты скоро встретишься с золотоискателем, сейчас он находится в Анадыре… Но будь осторожен, он ищет твой лазуритовый ручей! - в пронзительных, не девичьих глазах хозяйки сквозила насмешка. - Лазуритовый ручей, одна из частей нашей машины, поглощающей пространство и время. ("Ага, обрадовался геолог, - значит, эта чертова машина меня сюда и забросила…"). В навигационном оборудовании нашего корабля, на котором мы прилетели на вашу планету, кое-что сломалось, вернее сломано… Но теперь мы скоро все починим и вернемся к себе.
- Сколько времени вы здесь находитесь, и где ваш корабль? - с величайшим трудом он выдавил из себя. Весь в липкой испарине он все дальше отодвигался от непонятного существа.
- Миллион лет… а корабль на дне озера.
-Мил-ли-он/ лет!.. Ведь вы бессмертны! А это твой настоящий облик?
- Могу выглядеть, как и человек, я одно время была тобой, теперь вот в Айне, могу находиться в звере, птице, даже в рыбе…
- Зачем ты перенесла меня сюда? - когда он произносил слово "перенесла", то смутился: может, лже-Эхо существо мужского рода.
- А куда еще? Ведь здесь случилась твоя первая, незабываемая любовь. Никакая женщина (а их у тебя было много) не могла вытеснить из сердца ту смуглую эстоночку!.. Ванна армастус эй роостата (старая любовь не ржавеет) Надеюсь, не забыл?.. С ней за короткое время ты весьма преуспел в эстонском. А, армас сыбэр (дорогой друг)? Она отравила тебя, оттого и остался бобылем… Настоящая любовь - это как хроническая болезнь, с ней сравнима лишь ностальгия или же страх навсегда потерять родину. Иной раз страх утраты родины превалирует над страхом потерять навсегда любимую женщину… - многозначительно усмехнулась она.
-Ты кто, робот, машина бездушная! - крикнул Беломестнов, вскочив с постели. - Или самозванка, укравшая тело и память Эхо?..
- Айто кюль (довольно), успокойся, армас сыбэр, - лже-Эхо погладила по голове дрожавшего от волнения Беломестнова, - какая разница, кто я? Совсем недавно тебе со мной было так хорошо… разве робот на такое способен? Ну ладно, конечно же, я не Эхо, а хозяйка этой комнаты, а скоро и всей квартиры… Тетка Айны в ближайшее время отправится в мир иной. Сознание Айны отключено, оно спит с тех пор, как я вошла в нее. ("Вошла?" - вопросительно - удивленно взлетела бровь Беломестнова). Когда я вхожу в женщину - я женщина, в мужчину - становлюсь мужчиной… Когда вошла в Айну, заблокировала ее память, но прежде вобрала в себя всю ее прожитую жизнь, заглянула и в подкорку, куда теоретически проникал лишь Фрейд, соответственно, его теория осталась лишь гипотезой. Внешне Айна поразительно похожа на твою Эхо, я ее столько времени искала! Конечно, за тридцать лет ты многое подзабыл, но главное все же помнишь. Поэтому должен был сработать фактор внезапности, чтоб в данный момент чувства превалировали на рассудком… Когда ты нежился возле своего лазуритового ручья, в лиственничной роще, я проникала в твои сны, в память, мысли, так что образ Эхо, внешний е облик для меня не проблема. И вот, как и тридцать лет назад, она встретила тебя в "Старом городе", и отвела к себе.
- А как ты на меня вышла?
- Ха-ха-ха! - белозубо оскалилась лже-Эхо, погладив Беломестнова по щеке, но теперь он не испытывал отвращения. - Твой верный Акбар в прошлом году поймал в роще куропатку, в это время я была в ней… ("Но это уже слишком!.." - от удивления Беломестнов невольно разинул рот). Так что твой преданный пес все время шпионил за тобой.
Руки его тряслись, когда он сделал несколько глотков водки прямо из горлышка бутылки.
- Ну ладно, о принципе работы машины, пожирающей время и пространство, я не спрашиваю, все равно для меня это темный лес, но зачем именно меня сюда забрасывать?
- Но ведь ты постоянно думал об этом городе, о своей Эхо, это же навязчивая мания! В то же время ты был как раз на конце антенны, направленной на запад… ("Лазуритовой ручей - антенна?.." - не скрыл удивления Беломестнов).
- Значит, тот золотоискатель заброшен на восток, в Анадырь? Но зачем вам мое прошлое и его, что с нас можно взять?
- С тебя можно… а вот с него, еще посмотрим, - лже-Эхо села ему на бедра. - Когда входишь в мужчину или женщину, начинаешь думать, чувствовать, как они, а это так восхитительно! Вы, люди, даже не представляете, сколько радости и наслаждения дает форма, тело, плоть, материя… Давай, армас сыбэр, погарцуем на прощание, ведь тебе пора на озеро, а Айне - в свой институт.
В этот раз лже-Эхо, слившись с ним, приняла такую немыслимую в своей изощренности позу, что он чуть не потерял сознание…
Скачать произведение полностью: