Когда лорду, ошибочно обвиненному в убийстве, пришлось скрываться, воспитание сына он доверил не кому-то из друзей-аристократов, а именно Гаррисону.
Я все пытался представить себе, как он выглядел, но у меня ничего не получалось. Иллюстрации нравились, но мне боксер-кузнец виделся несколько иначе.
В прошлом году, то есть лет двадцать пять спустя после детства, я сидел на пресс-конференции, посвященной началу боксерского турнира в Москве, когда в зал неожиданно вошел... Джек Гаррисон. Сходство с образом, который когда-то сложился в моей голове, было таким разительным, что я слегка опешил. Однако еще больше удивился, когда через несколько секунд сообразил, кто передо мной. Это был легендарный тяжеловес 70-х Игорь Высоцкий. Более того, я понял, что в детстве, пытаясь представить себе Джека Гаррисона, я на самом деле представлял себе хорошо знакомого по телетрансляциям Высоцкого, только значительно старше. Время ликвидировало и это последнее отличие. Теперь уже Игорь Яковлевич старше своего литературного двойника.
В разговоре с Высоцким нет "проблемы первого вопроса". Трехкратный олимпийский чемпион кубинец Теофило Стивенсон по-настоящему опасался только одного противника, и надо сказать, что у него были для этого все основания. Так что, идя на встречу с Высоцким, я точно знал, с чего начать.
- Игорь Яковлевич, вы дважды дрались со Стивенсоном и оба раза победили. Напомните, как это произошло.
- В первый раз это случилось на Кубе в 1973 году после того, как он в первый раз стал олимпийским чемпионом. Я несколько раз посылал его в нокдаун, но рефери-кубинец их не считал. В общем, выиграл я чисто, но двое кубинских судей отдали победу Стивенсону, а югослав, немец и наш мне. А потом я дрался с ним в апреле 1976 года в Минске. В первом раунде послал в нокдаун, во втором - снова, а в третьем нокаутировал.
- Я собственными ушами слышал, как Червоненко (тренер Стивенсона, приведший его к первому олимпийскому золоту) утверждал, что, если бы состоялся третий бой, вы бы снова победили.
- Утверждать этого я, конечно, не могу, но в любом бою с ним я бы по крайней мере надеялся на победу, так как был для него очень неудобным соперником. Дело в том, что еще перед первой поездкой на Кубу отец мне все время говорил: если ты до Кубы доберешься, то обязательно встретишься со Стивенсоном. Вот мы под него специально и готовились. В результате я четко усвоил, как с ним работать, какие приемы и какие удары будут в бою с ним эффективны.
- Когда перед московской Олимпиадой опубликовали список сборной, поклонники бокса были потрясены тем, что вас там не было. К Петру Заеву, заявленному в тяжелом весе, все относились с большим уважением, но считали, что шанс победить Стивенсона есть только у вас. Мы тогда подумали, что вас не взяли в сборную ради кубино-советской дружбы. То есть кто-то просто решил дать возможность кубинскому национальному герою стать трехкратным олимпийским чемпионом.
- Да нет, не в этом дело. Я ведь тогда на первенстве Союза проиграл Жене Горсткову. Посекся, как это часто со мной бывало. Женя тоже проиграл, сейчас уже не помню кому. Тогда старшим тренером был Алексей Киселев, а у него установка была такая: выиграл Союз - получаешь место в сборной, нет - извини. Так что жаловаться мне не на что.
- Может быть, Киселев был исключением, но ведь сборную в те времена составляли как хотели. Например, несколько раньше Виликтон Баранников, действительно прекрасный боксер, из раза в раз входил в сборную, хотя Союз никогда не выигрывал.
- Ну и что? Просто были люди, которые хорошо выступали в Союзе и плохо - за рубежом. И наоборот. Баранников и многие другие чувствовали себя на международных турнирах как рыбы в воде, вот их и брали.
- Я очень хорошо помню московский олимпийский турнир в тяжелом весе. Кроме Стивенсона и Заева, там никого особенно и не было. Будь вы на месте Заева, вы бы прошли сквозь противников, как нож сквозь масло, а в финале, скорее всего, сделали бы и Стивенсона. И у нас бы был олимпийский чемпион в тяжелом весе.
- Ну, с тех пор годы прошли, и если бы я сейчас стал утверждать, что вот я бы тогда всех побил и так далее, а меня вот не взяли, это было бы просто некрасиво с моей стороны. Все было как было. Я на Олимпиаду не попал, а Стивенсон стал трехкратным олимпийским чемпионом. Никаких претензий у меня ни к кому нет и быть не может, так как никто, кроме меня, ни в чем не виноват. Почти сразу после Олимпиады я с боксом завязал, потому что во всех последних боях получал рассечения. Брови всегда были моим слабым местом. Врач сказал, это называется острые надбровные дуги. Из-за этого вся моя карьера сложилась не так, как могла бы. Ну и кого мне здесь обвинять? Это ведь мои надбровные дуги, а не чьи-то еще, и я их заменить не могу. Честно говоря, я тогда так устал от бокса, что не думал, что вообще им буду когда-нибудь заниматься. Но вот время подошло, и сейчас мои друзья, единомышленники и я открываем под эгидой Министерства путей сообщения ряд бесплатных боксерских секций для детей и подростков. Одна из них будет при колледже МПС, где для талантливых ребят будут созданы все условия для тренировок. Также открываем секцию в Мытищах, хотим организовать что-то подобное и в других городах Подмосковья, таких, как Королев и Химки. Короче говоря, выходим за пределы Москвы. Но самое важное, что мы сейчас делаем, - это пытаемся организовать матчевую встречу Россия - Куба. В дальнейшем хотим сделать такие турниры регулярными.
- Я слышал такую точку зрения, что вы побеждали Стивенсона, потому что были единственным, кто его не боялся.
- Что значит не боялся? Я не боялся, когда выходил на ринг. А перед боем бывал мандраж. Волновался, переживал, не спал по полночи и обдумывал, как буду боксировать. Причем это касается не только боев со Стивенсоном.
- Молодым ребятам, бывает, кажется, что боятся только они, а все остальные - исключительно смелые.
- Нет, боятся все. Просто некоторые этого не показывают. А некоторые бравируют и на этом перегорают, потому что приходится еще тратить силы на то, чтобы скрыть страх.
- Сейчас, как и в ваши годы, на любительском ринге существует "кубинская проблема". К страху это имеет отношение?
- Конечно. Страх - главная преграда для человека. Вокруг кубинцев создали ореол: вот, мол, какие они непобедимые. А я так не думаю. Не могу так думать. Просто по-другому воспитан.
- А вы, кроме Стивенсона, дрались с кубинцами?
- Да, еще в 1973 году, когда в первый раз ездил на Кубу, боксировал там с двумя парнями. Одного нокаутировал в первом раунде, а другого, кажется, во втором. И еще с Миллианом боксировал. Был такой хороший жесткий боец. Первый раз я с ним дрался в Румынии и выиграл, а потом в Алма-Ате проиграл. Таких боев у меня очень мало было: ушел с ринга сам, но в таком состоянии, что даже не знал, кто победил. Очнулся только у душа и спросил у ребят: а кто выиграл-то? Оказалось, он. Ну нахватались мы там оба ударов! У меня где-то есть фотография: у него тоже все лицо разбито. Стивенсон у кубинцев был национальной гордостью, его везде возили, показывали, а Миллиан - что-то вроде пушечного мяса. Они в 1976 году на Олимпиаду в Монреаль привезли обоих. Рассчитали так: если меня нет, то боксирует Стивенсон, если есть - то Миллиан.
- Еще один обязательный вопрос. Вы были одним из трех боксеров, кто в 1978 году выходил на демонстрационный бой с Мохаммедом Али. Как вам кажется, был ли он так велик, как принято считать?
- Думаю, да. Он тогда был растренирован, впрочем, как и мы. Нас ведь просто выдернули из отпусков. И тем не менее он очень резкий был. Удары очень быстрые. И еще актер потрясающий, а благодаря этому прекрасно чувствовал противника. Вообще по рингу катался как сыр в масле. Мне про него очень много еще отец рассказывал, и сам я читал. Вы же, наверно, знаете, как он просил брата в него камни кидать, а сам от них уворачивался. А мой отец по-другому делал. Он надевал перчатки и наносил удары один за другим, а я должен был уклоняться и уворачиваться. Каждый день поднимал меня ни свет ни заря. Если бы вы знали, как мне не хотелось по утрам вставать, зная, что меня ждет впереди. Гантели в руки, сначала трехкилограммовые, и давай наноси удары. Потом, когда устанешь, возьмешь полегче, килограммовые, и так все меньше и меньше. В конце работал уже с совсем маленькими гантельками, по 250 граммов. А потом надевал перчатки - и вперед. В результате руки у меня стали очень сильными и выносливыми, а удар - резким и тяжелым.
- Насколько я знаю, ваш отец был человеком не самой обычной судьбы.
- Он родом из Ленинграда, до войны начал заниматься боксом. Много раз говорил мне, что бокс потом очень помог ему выжить. В самом начале войны в Эстонии попал в плен. Девять раз бежал. Восемь раз его ловили. И отправляли в лагерь все дальше и дальше от Союза. В конце концов он оказался где-то во Франции, в американской зоне оккупации. Отец вообще не любил обо всем этом рассказывать. Когда после войны вернулся в Питер, ему сказали, что надо было застрелиться, и отправили на поселение на Север. Хорошо еще, что не посадили. Поселился в поселке Ягодное, 514 километров к северу от Магадана. Там и познакомился с матерью. Она у меня эстонка, долгое время ни слова по-русски не знала. Ее туда выслали за то, что во время войны в какой-то конторе работала секретаршей. В 70-е годы отца наконец реабилитировали. Он уже умер, а мать живет вместе со своей старшей сестрой в Эстонии, в Таллине. В плане спортивной подготовки я очень многим обязан родителям. Сколько помню, мать вытаскивала меня кататься на лыжах и коньках, а с отцом часто ходили на охоту и рыбалку, не говоря уже о том, что он меня все время тренировал.
- Игорь Яковлевич, о вас ходили в свое время самые разные слухи. Правда ли, например, что вам много раз предлагали перейти в профессионалы?
- Да. Спорткомитету предлагали миллион долларов за то, чтобы мне позволили выступать на профессиональном ринге.
- Значит, миллион долларов - не легенда?
- Нет, это действительно было.
- Ну а если бы вам разрешили перейти в профессионалы, как вы думаете, многого бы вы там достигли?
- Я считаю, что как турнирный боец-любитель не состоялся, так как при моей склонности к рассечениям очень трудно пройти турнир, в ходе которого выходишь на ринг много раз. А на один бой, как у профессионалов, бровей бы хватило.
- У Рокки Марчиано (чемпион мира в тяжелом весе 1952 - 1956 годов, ушедший с ринга непобежденным. - Прим. А.Б.) были такие же острые надбровные дуги, как у вас, и, говорят, если бы он задержался на любительском ринге, его карьера там была бы не самой удачной. Кстати, я слышал такую точку зрения: если бы вы перешли в профессионалы, стали бы вторым Джерри Кворри (известный белый тяжеловес 70-х, прославившийся мужеством и остроатакующим стилем. - Прим. А.Б.).
- Ну, не знаю. Но по манере мы в чем-то похожи. Он тоже любил ближний бой и среднюю дистанцию.
- А продолжительность профессионального боя не стала бы большой проблемой?
- Не думаю. Мы ведь на тренировках тоже раундов по пятнадцать проводили.
- Мы много говорили о тяжеловесах прошлого, а что вы думаете о нынешнем поколении? Ну хотя бы о Ленноксе Льюисе и Майке Тайсоне?
- Тайсон, конечно, очень хороший, взрывной боец, только ему мешает то, что он крайне неуравновешенный человек. И сейчас он далеко не тот, что раньше. А Льюис хорошо двигается, хорошо работает. Кто из них победит, предсказывать не хочу. Я вообще не люблю загадывать. Бой есть бой, и там все может решить один удар, причем случайный.
- У вас такое было, чтобы вы проигрывали бой, а потом одним ударом все оборачивали в свою пользу?
- Было, и не раз. Бывает, проигрываешь по очкам, просто летишь. Турнир какой-нибудь невысокого ранга, выходишь и думаешь, что сейчас без проблем разберешься, - а противник взял и уперся. Тогда приходится рассчитывать только на сильные руки.
- А какое поражение было самым досадным?
- Много было досадных поражений, в основном из-за рассечений. Выигрываешь бой, а тут сечка, и все заканчивается. Вот это досадно. Вообще, когда получаешь рассечение, все вмиг меняется. Понимаешь, что времени мало, торопишься его завалить скорее, пока рефери тебя не снял. Это ведь травма опасная. С виду смотришь - рассечение и рассечение, ничего страшного, а там под ним нерв может проходить. В общем, если очень не повезет, можно и ослепнуть. Или вот еще досадное поражение: в 1978 году я стал чемпионом страны, поехал на чемпионат мира и там проиграл первый же бой. Французу.
- Что же это за француз такой был?!
- Да ну, никакой был француз. Проиграл, что поделаешь? Это жизнь. У него был тренер наш - Папазян. Он видел мой бой с Юрой Судаковым. Тогда судьи очень ценили перехват атаки. Юра это и делал: я пробью серию, а он перехватывает и завершает. Вроде обоюдная серия, а очки считали тому, кто ударил последним. Вот в таком же стиле Папазян и подготовил своего француза, а у меня настрой был такой - порвать его на куски. Надо было перестроиться, поиграть, посмотреть, а я вместо этого просто лез на него. Да чего тут говорить - проиграл бой, и сам в этом виноват.
- Вы когда-нибудь были в нокауте или хотя бы в нокдауне?
- В нокауте никогда. В нокдауне несколько раз. Михаил Субботин однажды отправил меня на пол. Потом еще американец Вуди Кларк, прямо в первом раунде откуда-то из-под ноги ударил, я даже не увидел, а во втором я его забил, и мне дали победу за явным преимуществом. Был еще у них Джимми Кларк. В первый раз я ему проиграл из-за рассечения, а потом два раза бил как собаку.
- Ну и последний вопрос: какое чувство осталось после завершения карьеры?
- Наверное, неудовлетворенности. Куда же от этого денешься? Жаль, что не стал чемпионом мира, Олимпийских игр. Жаль, что не попробовал себя среди профессионалов. Но тут уж ничего не поделаешь.
Редко так бывает, чтобы интервьюируемый на протяжении долгого разговора ни разу не покривил душой. Но есть люди-монолиты, у которых душа не поддается искривлению. Они не жалуются и не ищут виноватых в неудачах. Это у слабых любимое занятие раскрывать заговоры против самих себя и оправдываться перед собой и другими за свои неудачи.
Игорю Высоцкому оправдываться не перед кем и не в чем. Он сын людей, потерявших очень многое и не впавших в уныние. Он победитель в жизни, а это куда более важный титул, чем даже звание олимпийского чемпиона.
Александр БЕЛЕНЬКИЙ
Спортивный портал СПОРТ-ЭКСПРЕСС